К Тюдор - Похищение Энни Торн

Он явно колебался.

– Но что-то случилось, – подстегнул я его.

Маркус покосился на меня.

– Многие ребята помладше хотят произвести впечатление на Хёрста. Быть его союзником. Частью его команды.

– И?..

– Хёрст заставляет их делать разную хрень… чтобы они могли проявить себя.

– Вроде посвящения?

Он кивнул.

– А какую именно хрень?

– Да всякие тупые выходки вроде подвигов. Выглядит на самом деле жалко.

– На территории школы?

– Нет. Хёрст знает одно местечко… на территории старой шахты.

Я почувствовал, как кровь начинает стыть у меня в жилах.

– На территории старой шахты? Или под ней? Он там что-нибудь нашел? Тоннели, пещеры?

Мой голос зазвучал громче. Маркус уперся в меня взглядом:

– Я не знаю, ясно? Я никогда не хотел быть частью гребаной шайки Хёрста.

Черт, я слишком сильно на него надавил. Но он знал правду. Просто не был еще готов сказать ее. Впрочем, я и так уже обо всем догадывался, так что нажимать на него дальше не имело смысла. Мы вернемся к этому разговору как-нибудь в другой раз. А с детьми вроде Маркуса «другой раз» бывает всегда. Хёрсту, может быть, все равно, над кем издеваться, однако, как и у родителей, у школьных хулиганов есть свои любимчики, даже если они в этом не признаются.

Я вновь обвел взглядом кладбище.

– Знаешь, когда я был ребенком, мы иногда сюда приходили.

– Правда?

– Да, мы…

Уродовали статуи ангелов, подумал я, а вслух произнес:

– …пили, курили и все такое. Наверное, лучше не рассказывать тебе о таком.

– Мне нравится смотреть на старые могилы, – сказал Маркус. – На имена людей. Представлять, какими были их жизни.

Короткими, тяжелыми и полными лишений, подумал я. Такими были жизни большинства людей в XIX веке. В исторических драмах и глянцевитых экранизациях мы прошлое романтизируем. Примерно как природу. Природа некрасива. Она жестока, непредсказуема и не прощает ошибок. Сожри, или сожрут тебя. Вот что такое природа. Сколько бы натуралисты ни пытались приукрасить ее в своих научно-популярных сериалах.

– В те времена у большинства людей была тяжелая жизнь, – сказал я Маркусу.

Он кивнул с неожиданным энтузиазмом.

– Я знаю. А вы знаете, какова в среднем была продолжительность жизни в XIX веке?

– Я учитель английского, не истории, – ответил я, вскинув руки.

– Сорок шесть лет, и то если повезет. А Арнхилл был промышленной деревушкой. Чернорабочие из низших социальных слоев умирали молодыми. Легочные инфекции, аварии на шахте и, разумеется, весь букет обычных болезней – черная оспа, брюшной тиф и так далее.

– Не лучшее время, чтобы появиться на свет.

Глаза Маркуса горели. Я почувствовал, что нащупал его любимую тему.

– С другой стороны, в XIX веке женщина в среднем рожала от восьми до десяти детей. Однако большинство из них умирали или в младенчестве, или так и не достигнув подросткового возраста. – Он сделал драматическую паузу. – Когда-нибудь замечали, что придает этому месту такую странность?

Я еще раз огляделся.

– В смысле, кроме умерших?

Лицо Маркуса вновь приобрело отчужденное выражение. Он решил, что я над ним насмехаюсь.

– Прости. Просто вырвалось. Дурная привычка. Расскажешь?

– Чего не хватает на этом кладбище?

Я огляделся. Чего-то и правда не хватает. Чего-то очевидного. Чего-то, что я должен был заметить раньше. Это блуждало где-то на задворках моего разума, однако оно все никак не могло оформиться в мысль.

Я покачал головой.

– Сдаюсь…

– Здесь нет ни одной детской могилы. Нет даже могил молодых людей. – Он посмотрел на меня, и в его взгляде читался триумф. – Где же похоронены все дети?

Когда Энни было примерно три, она спросила: «Где же все снеговики?»

Вопрос не был случайным. Стоял ноябрь, и в последние пару дней снега насыпало порядочно. Все дети в деревне выбежали на улицу, чтобы покидаться снежками и скатать снег в большие неровные глыбы, совсем не похожие на снеговиков из фильмов или с рождественских открыток. Настоящие снеговики никогда такими не бывают. Обычно их форма далека от круглой, а снег никогда не бывает белым из-за примеси грязи, травы или иногда собачьего дерьма.

Тем не менее на выходных по всей деревне стояло множество кособоких уродливых снеговиков. Они были в каждом парке, саду или дворе. Из окна Энни можно было увидеть сразу нескольких снеговиков, стоявших у соседских домов. Мы, разумеется, тоже слепили своего. Он был маленьким, однако получился неплохо. Его глаза и рот были сделаны из угольков, а на голове красовалась старая шерстяная шапка. Вместо рук у снеговика были две школьные линейки – на нашей улице не росли деревья, и не нашлось даже пары хороших прутиков.