Андерс де ла Мотт - Конец лета

Потом она сидела на диване. Головная боль перешла в дурноту, и ей пришлось время от времени опускать голову между колен, чтобы ее не вырвало прямо на пол. Рууд ушел, Исак — вскоре после него. Оба были одинаково немногословны.

Зря она позволила Исаку остаться на ночь; глупейшее решение. Как оно вообще пришло ей в голову? Может, позвонить Рууду? Рассказать все как есть, всю историю? Объяснить, что она почти уверена: Исак — ее пропавший двадцать лет назад младший брат. Но какие у нее доказательства?

Если Исак — это Билли (причем ключевое слово тут — «если»), то что в таком случае произошло летом восемьдесят третьего? Вчера вечером они успели поговорить о приемном отце Исака, это она помнила. Что, если этот приемный отец — Томми Роот? Возраст совпадает. И тот, и другой служили на корабле. Исак видел старые фотографии Роота в интернете и сказал, что у его отца имелись большая борода и длинные волосы и он был довольно толстым. Исак не усматривал сходства, хотя и не мог ничего исключать. И оставался еще вопрос, который задал Монсон: где находился Билли, пока Роот сидел в тюрьме? Кто за ним присматривал?

Сёрен-Торгаш был последним, кто видел машину Роота. Не был ли отъезд на юг лишь ложным следом, как и открытка из Роттердама? Способом заставить полицию искать его за границей, тогда как на самом деле он проехал полторы тысячи километров и осел где-то на севере страны? Бросил жену и детей, чтобы растить Билли с какой-нибудь новой женщиной, под вымышленным именем? Или же он оставил мальчика на какого-то надежного человека? Тогда остается всего один вечный вопрос. Вопрос, на который человек, склонный к рефлексии, склонный рассматривать вещи с разных точек зрения, в конце концов должен попытаться ответить.

Почему?

Исак явился тем же вечером. Стоял в дверях со слегка смущенным видом.

— Сорри, — сказал он, протягивая Веронике бутылку довольно дорогого вина. — Я совсем не хотел ставить тебя в такое положение.

— Ты не виноват. — Вероника пригласила его войти, и он протиснулся мимо нее в прихожую. От него приятно пахло, и двигался он так, как ей нравилось. Мягко, по-кошачьи, но уверенно. Отек на губе немного спал, и улыбка стала симметричнее.

На кухне Исак открыл вино, наполнил два бокала.

— Твоя работа… — начал было он, но Вероника замотала головой.

— Ну ее к черту. — Ее поразило, насколько легко дались ей эти слова. Она ощущала удивительную радость, почти возбуждение. Не сексуальное, внушала она себе; сейчас происходит нечто большее. Поворотный пункт в жизни, причем не только в ее. Прежние сомнения словно унесло ветром, они исчезли в тот же миг, как она взглянула в глаза Исаку.

— Так что будем делать? — спросил Исак.

На обдумывание дальнейших действий у Вероники был почти целый день. Она даже произвела некоторые предварительные разыскания.

— Есть специальные тесты, их могут делать частные лица. Посылаешь два образца крови. Лаборатория их сравнивает, и можно узнать, родня ли один человек другому. Вот и все.

Исак кивнул, но, кажется, она его не убедила.

— Я уже думал об этом. Дело небыстрое, лаборатория ведь в США?

— Всего с месяц.

— Слишком долго ждать. — Исак покривился.

Ей захотелось возразить, что по сравнению с десятками лет еще один месяц — сущая ерунда, но она сдержалась. Ей тоже не хотелось ждать. Прежде всего — из-за событий последних нескольких дней. Честно сказать, наплевать ей на работу, на Рууда и Общественный центр. Проживет она и без наркотика чужого горя. Она должна узнать правду о Билли. И как можно скорее. Пока не взорвалась голова. И Вероника сказала:

— Есть другой путь.

— Какой?

Вероника помедлила. Еще можно передумать, еще не поздно; однако надежда, которая светилась в глазах Исака, заставила ее продолжать.

— Мы можем завтра вместе поехать в Рефтинге. Ты поговоришь с папой, осмотришься в доме, в комнате Билли… в твоей комнате, — исправилась она. — Поглядим. Вдруг что-нибудь заставит тебя вспомнить, что именно тогда произошло.

До утра она успела не единожды пожалеть о своем предложении. Даже подумывала позвонить Маттиасу. Но Вероника и так знала, что он скажет, знала, что он рассердится. Поэтому она позвонила Кристеру Монсону. Тот, как она и думала, просыпался рано. Успел уже выгулять собаку и прочитать половину газеты. Вероника так и видела его перед собой, сидящего за кухонным столиком.

— Как я рад, что ты позвонила!

Вероника изложила Монсону рассказ Исака. Сказала о поездке, которую они задумали. Она ждала, что Монсон перебьет ее, станет задавать вопросы, отговаривать. Кажется, она даже надеялась на последнее. Но Монсон просто молча слушал.