Камилла Уэй - О чем мы солгали

Какой бы милой Роуз ни была, люди вроде меня редко водили дружбу с такими людьми, как Роуз. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, разница в нашем социальном статусе и образовании была огромной. Однако в действительности через шесть месяцев после встречи в «Сейнсбури» мы стали друзьями в результате череды событий, благодаря которым между нами установилась особенная связь. Думаю, все было делом случая, мы оказались в правильном месте в правильное время – по крайней мере, нам так тогда казалось. Оглядываясь назад, сейчас я не уверена, что наша дружба оказалась «счастливой», особенно учитывая все последующие события.

Все началось с того, что из-за нехватки персонала меня временно перевели в родильное отделение. Будучи педиатрической медицинской сестрой я давно привыкла работать с детьми, пряча все личное в маленькую коробочку глубоко внутри себя во время общения с моими маленькими пациентами. Совсем иное дело – работа в родильном отделении. Перевод совпал по времени с моей непродолжительной неудачной беременностью, закончившейся выкидышем. Я впервые смогла забеременеть, столько радости, облегчения и надежды было связано с тем положительным тестом на беременность. Мы с трудом сдерживались, сердце выскакивало изнутри, мы боялись лишний раз вздохнуть, благодарили Бога за то, что наконец все будет хорошо.

Но через несколько недель я почувствовала первые спазмы и боль внизу живота. Я старалась убедить себя в том, что ничего дурного не происходит, но потом появилась головная боль, слабость, и в итоге, как я и предполагала, алые пятна и открывшееся затем кровотечение не оставили никаких сомнений в том, что жизнь моего ребенка постепенно прекращалась, так и не успев по-настоящему начаться. Я была опустошена и абсолютно безутешна. Даг старался сохранять позитивный настрой: по его словам, хорошая новость заключалась в том, что я все-таки способна забеременеть и, возможно, в следующий раз все «срастется». Несколько часов кряду он держал меня за руку, пока я рыдала, но мне это не помогло, ничего не могло помочь.

А потом, по какой-то невероятно злой иронии судьбы, уже через два дня меня перевели в родильное отделение. Я была вынуждена присутствовать при появлении на свет одного младенца за другим, безостановочно, несмотря на то что рождение каждого последующего ребенка действовало на меня как удар ножом в сердце, а один случай сломил меня окончательно. У молодой наркоманки Кэндис, которой не исполнилось еще и двадцати лет, сразу же после родов социальные работники забрали в дом малютки уже третьего ребенка (если не четвертого, как поговаривали), она на это взирала с каменным лицом, невозмутимо и безразлично – так мне тогда показалось, сейчас же, оглядываясь назад, думаю, я ошибалась. Но такая несправедливость разорвала мне сердце. Я все бы отдала за то, чтобы быть матерью того младенца.

Шел тысяча девятьсот восьмидесятый год. Мы недавно узнали об ЭКО или, как тогда говорили, о «детях из пробирки», в те дни этот метод воспринимался как весьма сомнительный – «ох уж эта наука». Таким, как я, это точно было не по карману ни тогда, ни многие годы спустя. Возможно, в конечном итоге, я бы со всем смирилась, возможно, с радостью решилась бы на усыновление подобно многим миллионам пар. Но в те времена ход моих мыслей был абсолютно иным: как будто острое желание и физическая потребность были сильнее меня, я не могла их ни сдерживать, ни контролировать.

В то самое утро, когда новорожденного забрали органы опеки, я выскользнула из родильного блока и закрылась в первой же попавшейся мне подсобке. Я зажала рот руками, чтобы заглушить рвущиеся рыдания, но это было выше моих сил, у меня началась истерика. Потом дверь открылась и, к моему ужасу, туда зашла Роуз Лоусон, ее взгляд был прикован к листку, который она держала в руке, как я предполагаю – с перечнем необходимых ей медицинских принадлежностей. При виде меня она застыла.

– Бет? – удивилась она. – Ради всего святого, в чем дело? Что произошло?

Я не могла говорить, и Роуз повела себя так, как и ожидалось. Не промолвив больше не слова, она подошла и обняла меня, словно не было в мире ничего естественнее. Непринужденная любезность, которую я никогда не забуду. Я плакала без остановки, пока плечо ее белого халата не промокло насквозь и постепенно она выудила из меня всю правду.

– Бет, мне так жаль, – проговорила Роуз, и я могу сказать, что она была искренна.