Бернар Миньер - Сестры [litres]

У Серваса промелькнула шальная мысль: напряжение в этой комнате достигло того предела, что стало просто невыносимым, и взрыв может произойти от малейшей искорки.

– О’кей, господин интеллектуал, – сказал Ковальский. – Ты сейчас опустил нас ниже плинтуса, но чего ты собирался этим добиться?

Сервас заметил, что «тыканье» постепенно начало размывать защиту Ланга, и он каждый раз закусывал губы. Однако улыбка неизменно возвращалась на его лицо.

– У меня нет нужды спать с девчонками, чтобы удовлетворять свои неосознанные стремления… Вот что я хотел до вас донести.

– Тогда как ты объяснишь свои письма?

– Я уже говорил, что девушки были блестящие, интересные и очаровательные.

Ковальский вытащил пачку сигарет и закурил одну. Потом опустил глаза на разложенные на столе письма.

– «Я уверен, что твое тело нежное, теплое и податливое», – прочел он, и сигарета при этом двигалась у него в губах.

– О боже! – вскричал Манжен. – Черт побери, у меня встал!

Ланг обратился к Ко:

– Вы не могли бы сказать вашему неандертальцу, чтобы он заткнулся?

Наступившая тишина угрожающе вибрировала, как зловещая волна, предвестница надвигающейся бури. Примерно секунду Ковальский и Манжен глядели друг на друга, потом шеф сделал тому знак. Сервас видел, как расширились глаза Ланга, когда Манжен встал и медленно обошел стол. С него разом слетел весь рыцарский дух.

– Не делайте глупостей, Ковальский. Отзовите своего сторожевого пса. Подумайте о том, что мэтр Ногале…

Оплеуха была такой силы, что даже Сервас вздрогнул. Ланг слетел со стула и покатился по полу, закрыв рот ладонью. Из его нижней губы капала кровь.

– Черт, да вы все тут больные!

– Сядьте, – приказал Ковальский.

– Мой копчик! Вы за это ответите!

Манжен снова подошел к Лангу. Писатель поднял руки.

– Ладно, ладно, я…

Но Манжен уже ударил. Тяжелым кулачищем по самой макушке. Ланг сморщился от боли и поднес руки к голове. Верзила-сыщик схватил его за воротник, и тот с треском порвался. Прежде чем вернуться на место, Манжен с такой силой впечатал писателя в стул, что тот чуть не развалился. Смертельно побледнев, Ланг мотнул подбородком в сторону великана.

– Ваш коллега, вот этот, еще пожалеет о своем поступке. Клянусь, что вы все у меня…

– Вернемся к тому, чем ты занимался в ночь с четверга на пятницу, – бесстрастно сказал Ковальский.

– Вы поняли, что я вам сказал? – рявкнул разъяренный Ланг.

Сен-Бланка, похоже, чувствовал себя неловко. Манжен был доволен собой. Ко – безразличен. И Сервас не знал, как себя повести в этой ситуации. Он только что присутствовал при сцене, полностью оправдывающей отношение к полиции студентов, к которым он себя до недавнего времени причислял. Он наблюдал такие сцены и не раз открыто осуждал их, когда находился в противоположном лагере. Что же, теперь поступаться своими принципами под тем предлогом, что он зачислен в полицию? Закрыть на все глаза и сказать себе, что Ланг сам напросился? На месте преступления, для тех маленьких людей, на которых нападали из-за нескольких тысяч франков, Сервас был полицейским. А вот перед превышениями полномочий, профессиональным насилием и произволом он все еще был студентом.

– Я хочу сказать, что не одобряю того, что здесь произошло, – вдруг выпалил он.

В комнате повисла тишина, тяжелая и плотная, как ртуть. Манжен, тоже закуривший сигарету, усмехнулся сквозь завесу дыма, словно напоминая: «А я ведь вам говорил…»

– В самом деле? – произнес Ковальский, и лицо его стало бесстрастным, как у мертвеца, а голос сделался опасно слащавым.

– Вы не можете… – начал Сервас.

– Заткнись. Еще одно слово – и я вышвырну тебя из группы. А после этого ты всегда сможешь попросить дядюшку найти тебе местечко.

Холодный и жесткий тон этой реплики подействовал как пощечина. Теперь и Манжен, и Ковальский станут относиться к нему с одинаковым отвращением. Сен-Бланка уткнулся в свои записи. И в этот момент Сервас понял, что только что скатился в группе на последнюю ступень иерархии, что было равносильно тому, чтобы стать для них неприкасаемым или прокаженным.

– Мне очень хотелось бы, чтобы ты рассказал нам, что делал в ночь с четверга на пятницу, – сказал шеф группы Лангу все тем же ледяным тоном. – И советую тебе усилиться. Потому что в этой комнате есть по крайней мере двое, у кого руки чешутся врезать тебе еще разок.

Сервас заметил, что Ланг вспотел: под мышками у него расплылись два темных пятна.