Бернар Миньер - Сестры [litres]

Сервас посмотрел на часы.

– Уже больше девяти вечера, – сказал он.

Ковальский, и глазом не моргнув, спокойно надавил на кнопку звонка.

– Да? – раздался из переговорного устройства хрипловатый голос.

– Господин Ланг? Старший инспектор Ковальский. Можно войти?

– С какой целью? – спросил голос.

– Это мы вам сообщим в доме.

Раздалось жужжание, и ворота медленно открылись. Под стрекот кузнечиков они двинулись по плотно укатанной, посыпанной гравием аллее.

– Двадцать один ноль семь, – заметил Мартен. – До шести утра мы уже не имеем права ни заходить в частное жилище, ни требовать нас впустить.

– Смотри и учись, – ответил Ковальский.

Сервас увидел, как он подкрутил коронку наручных часов и широким шагом направился к дому. Под козырьком входной двери его дожидался Ланг. Силуэт хозяина четко читался на фоне идущего из дома света. В руке он держал бокал вина, за воротничком рубашки виднелась салфетка. Ковальский остановился напротив него и сунул ему под нос часы. Ланг вгляделся в циферблат.

– Господин Ланг, считая с двадцати часов пятидесяти шести минут сегодняшнего дня, то есть понедельника, тридцать первого мая, вы задержаны.

– А это так необходимо? – спросил писатель.

Было половина десятого. Маленькая подвальная комната без окон так накалилась от жары, что казалось, сейчас сварит их всех в собственном соку. Вокруг Ланга стояли Ковальский, Манжен, Сен-Бланка и Сервас, которому на ум сразу пришла сцена из «Полуночного экспресса».

– Раздевайтесь, – повторил шеф группы.

Оба секунду смотрели друг другу в глаза, затем Эрик Ланг наклонился и начал медленно, с непринужденностью стриптизера, стаскивать ботинки. Он расстегнул и снял рубашку, потом ремень, носки и белые брюки. В этот момент кто-то сказал: «Ни фига себе!», и в комнате наступила тишина. Все четверо рассматривали одно и то же. С одинаковым удивлением. Сервас никогда не видел ничего подобного. И остальные, скорее всего, тоже.

– Трусы снимать?

– Нет… нет… и так хорошо…

Ковальский прищурился.

– Что это такое? – поинтересовался он.

Ланг указал на свои ноги.

– Это?

– Да.

– Ихтиоз.

– Что?

– Эта штука называется ихтиозом. Врожденное заболевание кожи.

Все уставились на серо-коричневые ромбовидные чешуйки, покрывавшие сухую, морщинистую кожу его ног, бедер, живота и груди. «Чешуя, – подумал Сервас, – как на змеиной коже». Как на тех фотографиях… Он вздрогнул и почувствовал озноб, словно в комнате вдруг стало холодно.

– Название происходит от греческого ихтис , что означает рыба . Из-за чешуек, разумеется. Хотя мне бы больше… нравилось походить на змею. – Он улыбнулся. – Это очень древняя болезнь. О ней упоминали еще в Индии и Китае за много веков до Иисуса Христа. Кожа делается ломкой, отшелушивание происходит постоянно, так что можно сказать, что я оставляю чешуйки повсюду, где прохожу: и здесь, и, к примеру, на месте преступления …

Он бросил выразительный взгляд на Ковальского.

– Хорошо, одевайтесь, – сказал тот.

– Вы уверены? А разве не хотите осмотреть мою задницу?

– Один совет: никогда со мной не хитрите, Ланг, – сурово отчеканил сыщик.

– Пошли, человек-змея, надо снять твои отпечатки пальцев, – бросил Манжен с мрачным сарказмом.

– Я хочу видеть своего адвоката.

– Он уже в пути.

Это сказал Сен-Бланка. Со своей ранней лысиной и сильными очками Сен-Бланка был похож на карикатуру на конторского клерка. С виду невозмутимый, он обладал силой инерции, которая позволяла ему амортизировать любую волну шока: качество в высшей степени полезное при допросах. Ковальский и Манжен молча глядели на Ланга, как двое хулиганов, замышляющих какую-нибудь шкоду.

В коридоре звучный баритон спросил, где кабинет шефа группы, и на пороге появился высокий, массивный человек с пятидневной щетиной, глазами навыкате и повадками сангвиника.

– Здравствуйте, мэтр Ногале, – сказал Ковальский.

Адвокат бросил на всех взгляд, в котором отражалось и классовое презрение, и абсолютное безразличие. Затем нахмурил брови и посмотрел на своего клиента.

– Всё в порядке?

– Всё хорошо. Но будет еще лучше, когда вы меня отсюда вызволите, – ответил Ланг, подняв голову. – И я собираюсь подать жалобу на плохое обращение и унижения.

– Гм… – поколебавшись, произнес адвокат. – Ваше задержание еще только началось, Эрик. Я ничего не могу сделать, пока не пройдет двадцать четыре часа. Вам сообщили, что против вас выдвинуты серьезные обвинения? Вы хотите встретиться с врачом? Вы можете сделать заявление, отвечать на вопросы или молчать.