Андреас Эшбах - Один триллион долларов

Адвокаты, окружившие массивный стол, словно стая злых собак, застыли, когда в зал для переговоров вошел Джон Фонтанелли. У них были влажные пятна пота под мышками, на столе перед ними громоздились горы бумаг, и у некоторых вид был такой, будто они всю ночь здесь кровожадно грызлись. В воздухе пахло массовым убийством.

– Ну, что? – спросил Джон, садясь.

– До сих пор нет полной ясности, – пролаял шеф юридического отдела, очень грузный человек с венозными веточками на коже и толстыми пальцами. – В какой стране платить налог? В Италии? В США? На какой правовой основе могут быть потребованы дополнительные выплаты?

– Какую правовую систему вообще применять, если вести переговоры? – тявкнул приземистый адвокат со скачущим кадыком.

– И как обстоит дело с законной силой договоренности, к которой вы пришли с итальянским правительством? – гавкнула тощая, голодающего вида блондинка, тыча в его сторону шариковой ручкой, как рапирой.

– Но поскольку мистер Фонтанелли эту договоренность не выполнил, – накинулся на нее другой, толстый и с угреватой кожей, – мы не можем на нее ссылаться.

Джон Фонтанелли поднял руку и подождал, когда установится тишина. Они смотрели на него, с трясущимися губами, тяжело дыша, вывалив языки, и только того и ждали, когда их выпустят из вольеры, чтобы наброситься на врага, а пока смотрели на него и выжидали.

– Сколько? – спросил он.

– Пятьсот миллиардов долларов, – бухнул один.

– Самое меньшее, – добавил другой.

– Если не последуют дополнительные требования.

– А если кто-нибудь еще вспомнит, что Вакки тоже не платили налоги…

– Но мы-то почему должны нести за это ответственность? – завыл кто-то и стукнул кулаком по одному из фолиантов в кожаных переплетах, рассыпанных по столу.

Джон снова поднял руку, приглушая голоса.

– Я заплачу, – сказал он.

Их челюсти дружно отвисли. Глаза вылезли из орбит, как будто все они были подсоединены к одной пневматической системе, спрятанной под столом.

– А что мне еще остается? – добавил он.

Они смотрели друг на друга, ища того, кто знал бы, что еще остается Джону Фонтанелли, но ничего так и не последовало, кроме неопределенных восклицаний, похожих на крик боли.

Джон и сам был ошеломлен и всю бессонную ночь обдумывал случившееся. Человек, взявшийся объединить согласие большинства людей всей земли – это была захватывающая идея, когда она возникла в его воображении, когда они ее обговаривали и сообща оттачивали. Но что она ударит по нему самому, да, должна ударить, неизбежно и неукоснительно, об этом они не думали ни одной секунды. Это уже стало настолько привычным – не придерживаться законов никакого отдельного государства, натренированно разыгрывать козырные карты, в свою пользу и по своему усмотрению манипулируя разными странами, – что одно лишь представление о Всемирном спикере, который может предъявить претензии им самим, было шокирующим.

Он услышал слова Нельсона Манделы по телевизору. Ни один канал не упустил случая показать этот момент, все телекомпании прямо-таки торжествующе схватились за него, чтобы обсудить и прокомментировать. В первый момент Джон почувствовал насмешливое презрение. Что бы там ни решали и ни говорили эти политики, его это никогда по-настоящему не задевало, он был выше этого. За годы с Маккейном такой образ мыслей выработался в нем, это он осознал позднее, и что-то он еще воображал о себе. Презрительно усмехаться, а потом думать, как провести этих злопыхателей и шавок, это стало уже рефлексом, и по этому же руслу его мысли автоматически потекли и в этот раз.

И вдруг остановились – почти болезненным рывком. Ибо: куда он мог уклониться от Всемирного спикера! Кого он мог на него натравить? Некого. А забрать у него деньги – это был тот случай, когда все нации мира только поддержали бы Всемирного спикера.

Шансов у него не было.

– Я заплачу, – повторил Джон. – Это значит, что я должен продать большую часть концерна. Я хотел бы вас попросить направить все силы на подготовку этих продаж. Аналитическому отделу я уже поручил составить соответствующую концепцию. До выборов еще несколько месяцев; времени достаточно, чтобы не попасть под давление и выручить от продаж оптимальные деньги.

Казалось, кто-то хотел возразить, но снова закрыл рот, так и не сказав ни слова и кивая, как все.

– И еще, э-э, мне очень жаль, что я вчера так экстренно нагрузил вас работой, – сказал Джон в заключение и встал. – Это было скоропалительно и необдуманно. Я прошу вас быть ко мне снисходительными.