Павел Воронин - Триггер. Как далеко ты можешь зайти?

— Тебе будет очень хреново, знаешь?

— Догадываюсь, — ответил отец. — И с чего начнем? Какое-нибудь экстремальное задание, в твоем духе?

— А ты не готов к такому?

— Готов. Иначе бы не записался.

— Тогда начнем. Ну, расскажи… Трудно, наверное, было быть таким говенным отцом?

Да, это был вопрос в духе Артема! Это было хуже, чем экстремальное задание. Александр Андреевич внимательно посмотрел на сына, спросил:

— Что я дальше должен делать? Выйти из себя? Начать орать?

— Это было бы неплохо, — кивнул Артем. — Я бы поверил, что ты что-то испытываешь.

— Ладно. Значит, ты ждешь от меня признаний? Хорошо. Наверное, я не идеален.

Нет, этого Артему было мало. Этим от него было не отделаться!

— Давай скажем чуть точнее, — произнес он, — я не знаю отцов хуже, чем ты. У Дэна папа бухал и бросил их с мамой. Но это было гуманнее, чем выносить семье мозг в течение долгих-долгих лет.

Александр Андреевич был задет, но старался этого не показать.

— Допустим, — сказал он. — И что дальше?

— Проси прощения.

— Каким образом?

— У тебя как с суставами? Нормально?

И тут отец догадался, что от него потребуют.

— На колени я вставать не собираюсь, — твердо заявил он.

— Тогда сеанс окончен, — сказал Артем.

Александр Андреевич был возмущен.

— Почему с тобой постоянно так? — воскликнул он. — Почему ты не можешь просто по-человечески поговорить? Хрен с ним, не надо как психолог! Просто как отец с сыном!

— Это сеанс, пап, — напомнил Артем. — Ты сам заявил правила. На колени, пожалуйста.

— Есть вещи, которые не стоит делать ни при каких обстоятельствах, — твердо сказал он. — Я не знаю, что ты там задумал, но ползать перед тобой на коленях точно не собираюсь!

— Ползать не обязательно, просто зафиксируйся в статичном положении, — сказал Артем скучным голосом.

Александр Андреевич глубоко вздохнул, подавляя гнев. Сказал, глядя в сторону:

— Я знаю, что это моя вина. В том, что ты стал таким…

Он не договорил, и Артем тут же сделал это за него:

— Таким крутым и модным? Нет, это я сам.

— Нет. Таким жалким. Закомплексованным. Жаждущим мести.

— Продолжай-продолжай, — кивнул сын.

И отец продолжил:

— Ты болен, Артем. Давно и тяжело. Это разновидность мании величия. Ты хочешь управлять всеми вокруг. Подчинять и властвовать, любой ценой. И в этом, конечно, тоже я виноват. Больно это признавать, но у меня просто не хватало опыта, чтобы найти с тобой общий язык. Я знаю, что не был хорошим отцом.

Да, Артем тоже это знал. Он вспомнил одну сцену… Тот день, когда Стрелецкий-старший впервые показал свою беспомощность. Он знал, что отец тоже помнит этот день…

…Артему тогда едва исполнилось 10 лет. Как было заведено в семье, вечером отец просматривал дневник сына. И обнаружил вырванную страницу. Какие оценки там стояли, оставалось только догадываться. Зато на новой странице можно было видеть одни четверки и пятерки. И подписи учителей, неумело выведенные рукой Артема…

Отец внимательно оглядел все это, спросил:

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Нет, — ответил сын.

— Здесь нет страницы, — сказал отец. — Ты ее вырвал и перерисовал оценки. Думаешь, я твой почерк от учительского не отличу?

Маленький Артем пожал плечами. Он не выглядел ни пристыженным, ни растерянным.

— Это ошибка, Артем, — продолжал отец. — А за ошибки надо платить. Что ты предпочитаешь: пять часов чтения или один день без прогулки?

— День без прогулки, — ответил сын.

Если бы отец на этом остановился, ничего бы страшного не случилось. Но Александр Андреевич решил продолжить воспитание сына. Он покачал головой:

— Опять лень! Кем ты вырастешь, если будешь лениться? Как ты будешь работать?

— Ты разрешил выбрать! — возмутился Артем.

— И ты выбрал самый простой вариант.

— Зачем тогда вообще выбирать? — спросил сын. Он ненавидел отцовские нотации. И не боялся отцовского гнева. Между тем Александр Андреевич благодушно заметил:

— Нет, это твое право. День без прогулки за страницу — не так уж сурово, я полагаю.

Он отдал дневник Артему. И тот… тут же вырвал еще одну страницу!

— Это протест? — спросил отец. — Ну, хорошо. Еще день без прогулки.

Затрещала бумага — сын вырвал следующую страницу.

— И в субботу тоже не идешь на улицу, — заключил отец.

Он чувствовал беспокойство — рычагов воздействия на сына у него больше не было. Но старался этого беспокойства не показывать.

Артем между тем не собирался останавливаться. Он вырвал все страницы, еще оставшиеся в дневнике, скомкал их и швырнул на пол.