Илона Волынская - Смерть и побрякушки

Марина тихонько скользнула в спальню, огляделась, настороженно зыркая на спящего Сашку. Вытащила из шкафа Аленкин теплый свитер, просунула головенку малыша в ворот, подвернула край, укутала. Взяла Сашку на руки. Пошла к входной двери, потом остановилась. Нет, она не может просто так уйти, это трусливо и подло.

На всякий случай прикрыв Сашкино личико плечом, она вернулась к центральной комнате. Встала в дверях, поверх головы работающего эксперта глядя на золотистые волосы Аленки, раскинутые, изломанные мукой руки, тонкие запястья, грубым шнуром примотанные к перекладинам детской кроватки и на запекшуюся кровавую черту, рассекающую горло сестры. На второе, бесстыдно изувеченное тело, тело мужчины, когда-то любившего ее, Марина смотреть не осмелилась.

— Бога ради, но какое отношение я имею к ребенку? — злобными глазами Марина глядела на сидящую напротив нее накрашенную мымру.

— Согласно завещанию Севастьянова Павла Афанасьевича вы назначаетесь опекуном его сына Александра, — адвокатесса тоже рассматривала Марину без малейшей симпатии.

— Что значит, назначаюсь? Меня кто-нибудь спросил? Я совершенно не собираюсь обзаводиться детьми, даже собственными, не то что чужими. Я работающая женщина, у меня дел выше крыши, газета, карьера… Мне что, все бросить и пеленки стирать? — явное неодобрение, сквозящее в каждом жесте собеседницы заставляло Марину еще больше заводиться. Да кто она такая, грымза в дорогущем деловом костюме, чтобы осуждать? Сидит тут, в своем кабинетике со стеклянными стенами, прозрачном начальственном аквариуме, позволяющем наблюдать за подчиненными в большом зале — не отлынивает ли кто от нелегкого нотариального труда. Выспавшаяся, надушенная, холеная, брезгливо поглядывает на серую от усталости Марину. Сама бы ты как выглядела, если бы которую ночь возилась с орущим пацаном?

— Опекун имеет право распоряжаться всем имуществом ребенка, а Павел Афанасьевич оставил немало. К тому же предусмотрена и очень щедрая оплата опекунского труда, — искушающе сообщила адвокатесса.

— Спасибо, не нуждаюсь, — коротко отрезала Марина, — Сама неплохо зарабатываю. У мальчика наверняка есть бабушка-дедушка, вот пусть они и займутся. Будет им утеха на старости лет, — Марина нервно щелкнула замком сумки и вытащила сигареты.

— Попросила бы вас не курить, — адвокатесса сурово воззрилась на Марину, — Насколько я знаю, ваши родители умерли.

— Я имела в виду Пашкиных родителей, — Марина сунула сигарету в рот и победно выпустила пышный клуб дыма. Ну и что теперь, госпожа адвокат, пожарных вызовете?

— У Павла Афанасьевича нет родителей, — госпожа адвокат не стала вызывать пожарных, предпочла проигнорировать Маринину выходку.

— Он что, в пробирке самозародился?

— Насчет самозарождения ничего сказать не могу, но воспитывался Павел Афанасьевич в детдоме, с его стороны нет никаких родственников. После нашего с вами телефонного разговора я подозревала, что вы можете отказаться от малыша, — по тонким губам скользнула презрительная гримаса, адвокатесса и не пыталась ее скрыть, — Поэтому навела справки. Маленький Саша является единственным наследником, а вы, в свою очередь, его единственной родственницей.

— Что же делать? Повторяю, я не могу взять ребенка. У меня нет опыта и вообще… — Марина неопределенно дернула плечом. Ей ужасно хотелось высказать праведнице-адвокатше, что она думает и о ней самой и о ее презрении, но Марина сдержалась. Сейчас только эта элегантная стерва способна подсказать выход из нелепой ситуации.

— Если вы отказываетесь от опекунства, малыш поступит в ведение государства.

Марина протестующе вскинулась. Что она о Сашке, словно он недвижимость какая? Впрочем, после собственного отказа от ребенка подобный протест выглядел бы глупо. Скрепя сердце Марина выдавила:

— Что значит «в ведение государства»?

— Детский дом! — холодно объявила дама, постукивая наманикюренным ноготком по толстой книговине жутко официального вида, — Имуществу Павла Афанасьевича найдут опекунов, те все продадут, деньги положат в банк. Украдут половину, конечно. Потом еще парочка кризисов и к совершеннолетию мальчика от состояния отца и следа не останется.

— Ничего, будет жить как все! — с еще большей злобой буркнула Марина. Нечего на нее давить, а тем более превращать в злодейку, обрекающую малыша на гибель!

Адвокатесса, видимо, почувствовала настроение собеседницы, потому что прекратила обсуждать дела имущественные. Она немного помолчала, давая Марине перекипеть, а потом вполне мирным тоном осведомилась: