Илона Волынская - Смерть и побрякушки

Марина нажала на кнопку звонка. Тишина, ни единого звука. Она позвонила еще и еще раз. По телефону молчание, в домофоне молчание и дверь не открывают. Логический вывод? Никого нет дома, возвращайся в редакцию и перезвони позже. Или просто заедь вечером, если тебе так неймется. Но уж во всяком случае не стой здесь, как памятник себе, когда у тебя гора проблем и куча несделанной работы.

Марина нерешительно спустилась на две ступеньки и остановилась. Стараясь оправдать заминку, она вытащила из сумочки сигарету и принялась разминать ее в пальцах, не закуривая. Снизу доносилось сдавленное пыхтение, тетка с сумкой взбиралась на третий этаж. Вот она поравнялась с Мариной, открыла было рот, и тут же захлопнула, огонек смутного узнавания мелькнул в ее глазах.

Тетка подошла к двери напротив Аленкиной и загремела ключами, все также с сомнением поглядывая на Марину. Та кивнула. Она-то ее сразу узнала. Соседка Вера Антоновна, невыносимо вредный бабец, раньше вечно цеплялась: то магнитофон слишком громко, то вежливость не блюдут. Похоже, она единственная уцелела из старых жильцов. Как она выживает в новорусском рассаднике гигиены: ни тебе детвору обругать за исписанные стены, ни с соседями из-за немытой лестницы поцапаться. Совсем небось заскучала.

Марина присела на ступеньку: чего не присесть, если такая чистота. Щелкнула зажигалкой, затянулась ароматным дымком. Звук какой-то странный, тонкий, вроде комариного звона. Марина прислушалась, поднялась, вернулась на площадку, прислушалась снова, покачала головой. Звук шел словно ниоткуда, будто в воздухе прямо перед ее лицом тихо-тихо, едва слышно плакал ребенок. Она снова покрутила головой. Непонятно. Ребенок уже не плакал, скорее всхлипывал-выл, все так же отдаленно, на пределе слышимости. Нет, надо немедленно уходить, не то с ума сойдешь! Она оставит записку… О Господи!

Марина испуганно моргнула. Ничего, померещилось. Но одно краткое мгновение она отчетливо видела омерзительный красный шарф, болтающийся на ручке Аленкиной двери. Шарф шевелился, извивался, не под дуновением сквозняка, а словно живой, словно змея или спрут.

Сорвавшись с места, Марина кинулась к соседской двери и отчаянно затрезвонила. Соседка открыла сразу, на ее лице читалась радостная готовность к скандалу.

— Здрасьте, Вера Антоновна, я Марина, жила тут раньше, помните меня? — одним духом выпалила Марина и рванула в квартиру.

— Как ты смеешь, куда ты? — заполошно ударило вслед, но Марина уже была в комнате и открывала балкон.

Слава богу, балконы двух квартир почти смыкаются, а Аленка всегда забывает запереть балконную дверь. Проклятье, лоджия, Пашка застеклил лоджию! Ла-адно, теперь уже один черт! Наскоро оглядевшись, Марина увидела в углу рыжую от ржавчины гантель. Надо же, Вера Антоновна когда-то мускулы качала. Заржавленная железяка полетела в стекло и глухо шлепнулась на балконный пол. Дзынькающий дождик осколков посыпался вниз. Марина сдернула туфлю и принялась выколачивать острые углы, расширяя себе проход. В комнате отчаянно жужжал диск старенького телефона.

— Милиция, алло, милиция! — срывая голос, вопила Вера Антоновна.

Набросив какую-то тряпку на край лоджии, Марина поднырнула под заостренные зубья стекла. Аккуратненько, аккуратненько. Осколки хрупнули под ногой. Как всегда, дверь не заперта. Приятно, когда хоть что-то не меняется. Марина шагнула в комнату.

Ей казалось, что она кричит, истошно вопит и не может остановиться. Но звука не было, лишь какое-то сдавленное сипение.

«Я оглохла» — отстранено подумала Марина. Под ногой громко и отчетливо хрустнул кусочек стекла.

«Нет, не оглохла — онемела. А лучше бы — ослепнуть».

— Ален… — мучительно выдавила она из разом пересохшего рта и смутно удивилась звуку собственного голоса, — Пашка…

Ответа не было, да и не могло быть, это Марина поняла сразу.

Не смотреть. Ничего нет, никого нет, это все только продолжение кошмарного сна. Ей кажется, кажется! Злое наваждение.

Она шагнула раз, другой, стараясь не глядеть, ни в коем случае не глядеть никуда, кроме отчаянного зареванного детского личика, выглядывающего из-за перильца деревянной кроватки. Она должна, она должна дойти!

Словно по натянутому канату Марина шла. Подошвы туфель прилипали к кровавым пятнам на полу.

Она протянула руки, подхватывая маленькое легкое тельце. Малыш судорожно забился, скользким угорьком вывертываясь из объятий, из перекошенных губок послышался уже знакомый вой, на лбу вздулись тоненькие венки. Крепко прижав вырывающегося Сашку к груди, Марина почти выпрыгнула в коридор, вбежала на кухню.