Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

Маленькие тонкие полоски света иногда проникали сквозь щелочки в крышке наверху. Обычно они указывали на то, что папа вот-вот войдет в нору. Но сегодня этого не происходило.

Алиса проваливалась в дрему, а потом звон тишины снова пробуждал ее сознание. Она открывала глаза. Темнота встречала ее, как самый верный друг. Не в силах больше это терпеть девочка украдкой протягивала руку за голову, нащупывала провод с маленькой кнопкой. Девочка немного помедлила, прежде чем нажать на нее. Папа запрещал ей самой разгонять тьму. Но если она сделает это просто мимолетно. На одно мгновение. Ничего страшного не случится. И она давила на кнопку. В эту секунду ей казалось, что ничего не произойдет. Наверное, кнопка срабатывает только от папиных рук. Сработало.

Свет проник в нору, рассеивая тьму. Это всегда было похоже на магию. Свет был не таким, как от маленького фонарика, который она использовала, чтоб отсчитывать шаги, нарезая круги по норе. Этот свет был больше.

Девочка села на горшок и справила малую нужду. Затем снова нырнула под одеяло. В норе гулял ветер. И хоть он заставлял кожу девочки покрываться мурашками, всё же это было приятно. Приятно осознавать, что здесь был кто-то, кроме нее самой. Нужно было выключить свет, пока папа не пришел. Нужно было… Но она никак не могла себя заставить. К тому же папа так и не появился.

В животе заурчало: явный признак того, что пора позавтракать кашей. Девочка мечтала о сладком чае. Снова захотелось на горшок, теперь по-большому. Она сдерживалась, как могла. Обычно делала это в то время, когда папа уже приносил завтрак и мог почистить горшок. А теперь придется сидеть с полным туалетом.

В конце концов, девочка не выдержала. Зато знала точно: утро наступило. Алиса в очередной раз открыла журнал со статьей про грустного мальчика. Она могла осилить пару страниц, но в тексте было так много непонятных слов, что все они сливались в бесформенную массу, становясь похожими на жеванную бумагу. Как-то Алисе стало интересно, на что похожа бумага по вкусу. У нее практически не было вкуса, а на зубах она скрипела.

Вот таким же ей и представлялся весь этот текст. Но вот, что девочка смогла понять. У мальчика была мама, папа и сестра. А еще много людей, которые приходили к нему. И это огорчало Алису. Она всё время вспоминала рассказ папы о том, что мама ее бросила. И ярость закипала в ней, как горячее масло.

Тогда она встала и начала отсчитывать шаги. Теперь она могла считать до тридцати. Это было вовсе не сложно. Даже проще, чем читать. Читать она умела, но смысла многих слов не понимала. А счет шагов всегда был простым и понятным. Неужели теперь ее бросил и папа? Она швырнула журнал в другой конец норы. Бетонный пол глухо «пожаловался».

Алиса ускоряла шаг с каждым счетом. Голод сдавливал ей горло, а под ребра будто кто-то вонзил кинжал.

– Папа, папа, папа… – шептала девочка, вместо чисел.

Затем она начала вспоминать маленькие примитивные детские стихи, которые знала наизусть.

Левой, правой, левой, правой на парад идет отряд…

Я люблю свою лошадку, причешу ей…

Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…

И потом вдруг ей на ум приходили слова, которых она никогда не слышала, никогда не читала, никогда не учила.

Тили-бом, тили-бом…

Алиса точно помнила, что речь шла про кошку. Кошек она видела на картинках, читала о них сказки, но почему тогда память услужливо подсовывала ей воспоминания о мягкой шерсти? О запахе? Об острых когтях?

Неосознанно девочка посмотрела на сгиб локтя правой руки. Точно. Вот он, тонкий белый шрам. Откуда он мог взяться и почему девочка так отчетливо помнила о нем?

Тили-бом, тили-бом…

Папа так и не появился. Бутылка с водой стояла у матраса, и девочка жадно прильнула к горлышку. Папа предупреждал ее, чтобы она была осторожней и не подавилась. Слабо понимая, что значит подавиться, девочка просила его рассказать об этом. И папа нарисовал для нее жуткую картину устройства человеческого тела. До того момента Алиса думала, что внутри человека пустота. Он словно стеклянная банка, которая наполняется едой, а потом опорожняется. Но, оказалось, всё намного сложнее. Мир вообще был сложной штукой, недостижимой для понимания. И чем больше она узнавала, тем меньше ей хотелось наверх.

Здесь, в норе, было намного проще.

Прочитав про себя все стихи, что она знала, девочка нашла единственный выход уничтожить время. А вместе с ним и тоску.