Олег Рой - Дважды два выстрела

— Софи еще в школе училась, да?

— А! Вы про то, как я их возле школы ждал? Ну я ж тогда вообще ничего еще не понимал! То есть почти ничего…

— Их? Вы хотите сказать — обеих?

— Вы опять не понимаете! — Владик-Усик аж сморщился, как будто у него зуб внезапно заболел, и головой замотал яростно. — Нет никаких обеих! Нет никакой Софи и никакой Николь — она одна! Вот что главное, вы поймите!

Пока юноша с горящими глазами разглагольствовал о высшей духовности и единстве двойных звезд, Арина листала на экране своего телефона то, что он нащелкал возле галереи. Судя по точке съемки, мальчик находился в отличной позиции для выстрела. О-ля-ля! А в головушке-то у этого мальчика — идеи космического единения и прочая мистика. То есть теоретически у него и мотив для убийства имелся. Как он там выразился? «Сконцентрировать» и «высшие силы избрали в качестве инструмента»? Инструмента — чего, спрашивается? Если, к примеру, свет погас случайно, а «инструмент» воспринял это как сигнал к действию… М-да… Высшие силы не только сигнал подали, но и пистолет ему в руку озаботились сунуть?

Но если предположить, что пистолет у молодого человека откуда-то был… да, пожалуй, исключать его рано. Псих-то он псих, но как раз в данном случае это скорее плюс — потому что ему не надо было различать, кто из сестер кто.

Но на вопрос о пистолете он отреагировал… странно. То есть мальчик вообще странный, и это еще мягко выражаясь, но вопрос его изрядно напугал. И даже не так. Не напугал — выбил из колеи. Ошарашил. Ошеломил. Словно он этого вопроса не ожидал совершенно. Хотя казалось бы — что тут такого неожиданного? Дело-то об убийстве, совершенном посредством огнестрельного оружия.

Ладно, допустим, что пистолет у мальчика откуда-то был, иначе чего б ему вздрагивать и трепетать.

Но остается непонятным: как он ухитрился одновременно фотографировать и стрелять. Снимки-то с секундным интервалом идут, максимум с двухсекундным. Как автомат снимал, честное слово. Надо бы уточнить, есть у изъятого фотоаппарата функция автоматической съемки. А что? Настроил, повесил на грудь, аппарат щелкает, а ты выбираешь момент для выстрела.

Вот только такой вот типчик целился бы открыто, не прячась — ради космического благополучия, не абы что! — и притом никто этого не заметил? Сомнительно. С другой стороны, если даже сам фотограф и не стрелял, стоял он в очень хорошем месте.

— Вы рядом с собой никого не заметили? — перебила Арина его возвышенный монолог.

— Что? — не сразу очнулся носитель высшего знания. — Рядом? Там много народу было. Но они… я не смотрел. Они же никто. Понимаете?

Арина только вздохнула.

Влад отодвинул от себя чашку с недопитым кофе — механически, словно рука была не частью его, а жила своей собственной жизнью. За тусклым окном двигался неостановимый человеческий поток. Собственно, прохожих было не так уж много, но Влад воспринимал их как сплошную массу. Нет, не массу — как один многоголовый организм. Точнее, вовсе безголовый — вроде гигантской амебы с миллионами ложноножек. Каждая полагает себя отдельной самостоятельной особью, а на деле все ее движения целиком определяются внешними условиями. Холодно — сожмись, больно — уклонись, тепло и мягко — расправься и ощущай удовлетворение. И только те, кто оказался способен понять, кто осознал — только они, сущие единицы, могут действительно быть самими собой.

Понять… Увидеть… Почувствовать…

Он задумчиво смотрел вслед девушке, которая так внимательно его расспрашивала — удивительно даже, как внимательно. Обычно, когда он начинал кому-то что-то объяснять, люди морщились, некоторые даже смеялись. А эта не смеялась. И слушала так, словно… Как будто действительно старалась понять. Как будто это какая-то работа — да, что-то такое она говорила, кажется, как раз насчет своей работы.

И еще почему-то спросила про пистолет. При чем тут пистолет? Он ведь с ней совсем о другом говорил. О главном! Ему нужно — объяснить! И он ведь почти объяснил!

При том, что — какое ему дело до этой девушки с ее дикими вопросами? Никакого, разумеется. Но он зачем-то все равно думал: она хоть что-нибудь поняла? Хотя это не имело никакого значения, эти мысли были просто дурацкой привычкой. Привычкой вести себя, как обычный человек. Привычкой вести себя, как — человек. Смешно. Впрочем, смех — это тоже было что-то человеческое. Среди тех, к кому ему посчастливилось примкнуть — там, среди игры ослепительных световых потоков ничего похожего на смех, разумеется, не бывало. Разве молнии могут смеяться? Молнии… Такие же, как летят с Ее картин.