Олег Рой - Оправдание невиновных

— Это, собственно, не моя обязанность, но лесникам же за всем не уследить, — пояснил егерь. — Деревья, бывает, болеют, вот и таскаю с собой.

Чтобы подробно разглядеть его манипуляции, Арина изо всех сил запрокинула голову, даже на цыпочки попыталась подняться, вот уж ничего глупее придумать не могла — стоя на снегоступах. Видно было плохо.

Впрочем, Федор Григорьевич явно знал, что делает. Вскоре в Аринины сложенные бережным ковшиком ладони — она даже перчатки стянула — легла аккуратная деревянная пирамидка, посреди «днища» которой располагалась та самая «дырка не дырка, трещина не трещина». В глубине что-то явственно поблескивало.

Хотя насчет блеска, сонно размышляла Арина часа два спустя, покачиваясь в такт плавному движению «нивы», насчет блеска, наверное, просто от радости кажется. Пуля-то сколько в стволе сидела? Должна была двадцать раз окислиться, какой там блеск?

О нежданных гостях он размышлял весь вечер. Пока задавал корм собакам, пока регулировал отопительный котел в подвале, пока готовил себе немудреный ужин — все думал. Даже когда возился с боеприпасами — обыкновенно это занятие своей неспешной привычностью очищало мозг от любых мыслей быстро и надежно — все равно думал. Какая, однако, забавная девчонка. Такая пигалица — и следователь. Смешно.

Зачем ей понадобилось ворошить то, что давным-давно забыто? Нет, он отвечал на ее вопросы честно, не увиливал, не таился. И то сказать, чего ему таиться?

Тот день он помнил, как будто все вчера было. Как расставлял по номерам уже облаченных в объемистые куртки охотников — веселых, раскрасневшихся от принятых перед выходом «полтинничков на удачу». Он не любил эту манеру. Одно дело — после длинного напряженного дня махнуть пару стопок, ибо — заработали. А перед охотой пить не годится. Но хозяевами, по сути, тут были они, пришлые, они платили деньги за то, чтобы им организовали отдых в соответствии с их вкусами — и немалые, с его точки зрения, деньги — и потому вели себя вольготно, позволяли себе многое, призвать их к дисциплине было совершенно невозможно. Да он и не пытался. Только морщился раздраженно — когда никто не видел.

В тот день шумное веселье сборов шло как-то мимо него, оставляя равнодушным. Сильно — гораздо сильнее, чем всегда — екало непонятным предчувствием сердце: все ли правильно спланировано? Что, если что-то пойдет не так, как должно? И собаки в то утро буянили больше обычного. Должно быть, чувствовали его нервозность.

Об этом он, конечно, рассказывать девчонке-следовательнице не стал. Что тут рассказывать?

Взгляд у пигалицы был острый, внимательный. Как будто сомневающийся. Поверила ли она в рассказанную им историю? Станет ли проверять? И если станет, далеко ли зайдет?

В том «несчастном случае» и для него самого многое осталось неясным. Но он совершенно точно знал: никакой это не несчастный случай, официальная версия гроша ломаного не стоит. На самом деле все было совсем не так.

Она даже к Денису после возвращения из «путешествия» в лесничество не поехала, на радость совсем заскучавшей племяннице Майке явилась ночевать домой — так хотелось поразмышлять над «вновь открывшимися обстоятельствами»!

Пуля торжественно покоилась посреди расчищенной ради такого случая столешницы. Точнее, не пуля, конечно, а вожделенный кусочек дерева. Арина, устроившись в углу дивана, практически улегшись подбородком на широкий мягкий подлокотник, сверлила взглядом пахучую деревянную пирамидку с таящимся внутри кусочком металла — так пристально, словно надеялась, что сосредоточенность взгляда сконцентрирует и мысли, что сонный туман рассеется и, быть может, даже явится настоящее озарение — и все станет ясно, никаких загадок!

В голову, правда, лезла пока всякая чепуха. Вроде темной таинственной фигуры, тайком пробирающейся сквозь заросли орешника, сосредоточенно прицеливающейся сквозь паутину веток, нажимающей на курок…

Арина пыталась навести мысленную картинку на резкость, разглядеть лицо загадочного стрелка — Шубин? Еще кто-то?

Стоп. Семченко застрелили из любавинского ружья, значит, убийца, кто бы он ни был — хоть Шубин, хоть кто — должен был сперва стащить это самое ружье. Ну да, а после еще и обратно подбросить. Да так, чтобы пресловутый «второй выстрел» прозвучал почти одновременно со смертельным. Или оба выстрела совершил убийца? И зачем тогда Любавин признался, что все-таки стрелял — хотя и «совсем в другую сторону»?