Хейди Перкс - Вернись ради меня

Она прокралась в комнату сына и осторожно приоткрыла дверь. Дэнни выпрямился на кровати – в распахнутых глазах плескался страх.

– С ней все в порядке, – выдохнула Мария, и ее голос прервался, выдавая волнение. – Тебе не о чем беспокоиться.

– Правда?

– Конечно, правда, – Мария попыталась улыбнуться, глядя, как плечи сына расслабляются, хотя Дэнни все еще смотрел на нее с тревогой.

– Ты принесла мой альбом?

Мария совершенно забыла о злосчастном альбоме.

– Я поищу его завтра.

Она на цыпочках вышла в коридор, прикрыв за собой дверь, и, с полными слез глазами, обессиленно привалилась к ней спиной.

Теперь предстоит рассказать обо всем Дэвиду и собираться в дорогу. Мария не могла оставаться на острове после того, что произошло.

Ей очень хотелось, чтобы муж прижал ее к себе, но Дэвид крепко держал трясущуюся жену за плечи на расстоянии вытянутых рук. Мария сказала ему, что это был несчастный случай. Айона и Дэнни спорили, и она попыталась отобрать у девушки альбом сына, когда та вдруг оступилась и сорвалась с обрыва.

Мария чувствовала, что Дэвид не верит ей, но все же осталась при этой версии, хотя еще не было поздно признать, как все произошло на самом деле. Однако она предпочла бы, чтобы муж считал способной на непредумышленное убийство ее, а не Дэнни.

Она умоляла мужа не говорить Дэнни о том, что Айона погибла. Он должен верить, что с ней все в порядке.

Никто другой никогда не поверит в несчастный случай – в этом супруги были единодушны. Если делом займется полиция, наружу выйдет слишком много любопытной информации, включая и то, с какой целью Айона приезжала на остров.

И тогда их тайна, которую они семнадцать лет прятали на Эвергрине, будет раскрыта.

Мария не могла удержать рыданий, судорожно втягивая ртом воздух.

– Нам нужно уезжать, – сказала она Дэвиду, всхлипывая. – И как можно скорее.

Она готова была вытащить детей из кроватей и бежать в лодку.

Но это было бы неразумно. Они отправятся отсюда следующей ночью. Сообщат всем, что Дэвид нашел работу на материке, потому что паром стал убыточным. Мария солжет Сьюзен о масштабах их финансовых затруднений, и уже через сутки их не будет на Эвергрине.

Дэвид согласился, однако он по-прежнему нервничал, что придется все скрыть от полиции. Мария молила его не поднимать шум, чтобы Дэнни не узнал о смерти Айоны. В какие-то моменты, когда свет падал на лицо мужа, Мария вглядывалась в него, пытаясь понять, догадался ли он, что она прикрывает сына. Но он ни о чем не спрашивал. Вероятно, и ему легче было бы жить с мыслью, что только Мария способна на убийство.

В ту ночь они наспех планировали ближайшие несколько дней, переговариваясь через невидимую стену, стремительно растущую между ними. В какой-то момент Дэвид сокрушенно воскликнул:

– Мы не должны были тогда этого делать!

У Марии остановилось сердце. Было малодушно и подло так говорить, ведь они оба знали, что иначе у них не было бы Бонни.

В одно мгновенье Мария ясно увидела их будущее и поняла, что рано или поздно они непременно расстанутся. От этого на душе у нее стало еще тяжелее.

Несколько месяцев спустя, сидя бессонной ночью одна, Мария подумала, что теперь-то она знает ответ на вопрос Сьюзен о том, сможет ли Мария когда-нибудь полностью довериться другому человеку. На самом деле была только одна женщина, которой она могла не задумываясь поручить жизнь и безопасность своей семьи. До конца дней Мария жила с убеждением, что Энни – их ангел-хранитель.

Дождь перестал. Это первое, что я замечаю. Во-вторых, вокруг кромешная темнота, и я лежу лицом вниз на полу кладовой комнаты.

Я пытаюсь повернуться к позолоченным часам, стоящим высоко на книжном шкафу, но голова оказывается неподъемной, и перед моими глазами все расплывается. Стрелки часов превращаются в еле различимые волнистые линии, и я не могу определить время.

Затем я делаю усилие, чтобы пошевелить ногами, пробуя сесть, однако безуспешно – я чувствую себя так, словно не могу очнуться от наркоза. Бонни рассказывала мне, как после эпидуральной анестезии ноги у нее были как у слона. Она тогда очень меня рассмешила.

Бонни…

Меня тошнит, и я вновь опускаю голову. Невыразимая волна грусти охватывает меня при мысли о сестре. Жаль, что я не предупредила ее о своем приезде сюда. Жаль, что я вообще никому ничего не сказала. Наверно, мне не следовало приезжать.

Мои веки, вздрагивая, смыкаются. С закрытыми глазами становится гораздо легче.