Хелене Флод - Терапевт

Кто-то побывал в моем доме. Не иначе. И это не Юлия. Это произошло, пока я была у Анники в Нордстранде.

И все же я не могу в это поверить. Апатично сидя перед телевизором, снова и снова анализирую свои рассуждения. А я совсем-совсем уверена, что было так? Может ли это объясняться как-то иначе?

Лучший из моих университетских преподавателей терапии говорил: самое важное, что нужно сделать для страдающих неврозом пациентов, — помочь им увидеть мир таким, какой он есть. Не таким, каким он должен быть, и не таким, каков он сквозь призму их страхов. Не таким, как подсказывают их умозаключения. А таким, какой он есть. Подразумевается: помочь им научиться отличать фантазии, надежды и страхи от действительности. Например, нервной новобрачной, опасающейся, что вышла за неподходящего человека, требуется показать, что терзающие ее сомнения — вовсе не магическое свидетельство сути их отношений. Юному студенту, которого снедает страх перед экзаменами, требуется показать, что его страхи не говорят ни о его способностях, ни о том, как действительно пройдет экзамен. Истина такова: время от времени ты чувствуешь раздражение по отношению к своему мужу; тебе кажется, что материал, который нужно выучить к экзамену, сложен. Вот и всё. Нереалистично любить своего супруга и восхищаться им каждую минуту каждого дня, прожитого под одной крышей. Не бывает так, что либо усвоишь весь материал по предмету с первого прочтения, либо не поймешь никогда. Мир не так однозначен. Вот каков он. Всё прочее — твои собственные домыслы.

Сигурд пропал. Он солгал. С этим, конечно, не поспоришь. Его исчезнувший тубус, эта серая пластиковая труба, вернулся на место. Вот и всё, что я знаю. Значит ли это, что кто-то побывал здесь, или это мои домыслы? Надо постараться мыслить ясно, не давать воли своему перепуганному мозгу.

Звонок в дверь. Пицца, думаю я, торопясь в прихожую, но в то же время думаю, а вдруг нет, вдруг это он или кто-нибудь, кто что-то знает? В этой мысли надежда, последняя надежда — роскошь, которую я могу пока себе позволить.

Не глядя, я отпираю замок, распахиваю дверь — и все понимаю, увидев мужчину и женщину в полицейской форме.

Оба молоды: женщина — ровесница мне, мужчина на пару лет моложе. Он заметно нервничает. Говорит женщина — очевидно, она его начальница. Может быть, он у нее на стажировке.

— Сара Латхус? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я. Или не так: за меня отвечают мои голосовые связки.

— Так. Дело в том, что я, к сожалению, должна сообщить вам печальную новость, — говорит женщина.

Она облизывает губы языком: один раз, второй. Может быть, тоже нервничает. Могу себе представить, как их в школе полиции учили преподносить тяжелые известия — наверное, целую пару, но вряд ли более 90 минут. Представляю, как она сидит на краешке стула и старательно записывает слова преподавателя. Держитесь серьезно и с достоинством. Не мямлите. Говорите четко и ясно.

— Я из управления полиции Осло, — говорит женщина.

Назовите свое подразделение.

— Дело в том, что сегодня около пяти часов дня был обнаружен труп мужчины, подходящего под описание вашего мужа. Для окончательного установления его личности потребуется несколько дней, но все свидетельствует о том, что найденный мужчина — Сигурд Торп. Он находился в Крукскуге, примерно в двух километрах от Клейвстюа.

Она откашливается. Ее коллега смотрит на мое плечо, не хочет встречаться со мной взглядом, или, может быть, ему велено так себя вести.

— Понимаю, как тяжело услышать такое, — говорит женщина. — Соболезную.

День, когда мы с Сигурдом поженились, выдался пасмурным и холодным, типичным для ранней осени в Осло. Потом мы прогулялись вдоль реки до Турсхова. Я ему сказала: «Теперь ты мой, пока смерть не разлучит нас». Он засмеялся и сказал: «А ты моя».

И сейчас это единственное, что приходит мне в голову. Полицейские смотрят на меня, а я стою и смотрю прямо перед собой. Вижу, как за их машиной паркует свой автомобиль доставщик пиццы, выходит, видит нас и нерешительно останавливается, а у меня в голове только одна мысль: пока смерть не разлучит нас. Недолго он оставался моим…

— Разверни, — сказал Сигурд.

Я взяла в руки сверток, лежавший на постели, сорвала с него обертку, извлекла из слоев папиросной бумаги маленький пакетик, развернула. В маленькой коробочке лежал кулон на цепочке.

Это было в день моего рождения, в тот год, когда я проходила практику в центре реабилитации тяжелых наркоманов недалеко от Осло, а не в детской поликлинике в Бергене, как планировала изначально. Мы с Сигурдом снимали маленькую и страшно холодную квартирку на Пилестреде, и каждое утро я ехала на трамвае от Бишлета до железнодорожного вокзала, а там садилась на лиллестрёмский поезд; сойдя с него, шла под проливным дождем к похожему на барак зданию центра. В лучшем случае я была своим пациентам абсолютно неинтересна, в худшем они вели себя буйно. Руководил практикой пожилой психолог, которому оставалось два года до пенсии; ему давно уже было на все наплевать. В поезде и потом в трамвае по дороге домой я старалась думать о посторонних вещах, чтобы не расплакаться раньше, чем встану дома под душ, где меня никто не увидит.