Лорен Норт - Идеальный сын [litres]

И вот теперь экран телевизора заполнили нечёткие кадры ясного неба. Вот изображение размывается: это оператор-любитель делает крупный план самолёта. Тот летит низко, но поднимается всё выше и выше. А потом перестаёт. Ныряет носом вперёд, устремляясь к земле. Камера дрожит, когда самолёт исчезает в огненном шаре и чёрном дыме. Снимающий пронзительно орёт, но я стараюсь не замечать, я думаю только о тебе, как согнулся в кресле, руки на затылке. Как же страшно тебе, наверное, было. О чём ты думал в последние секунды жизни? О тех, кто после тебя останется, жене, сыне.

А ведь Джейми когда-то придётся это увидеть – сердце разрывается от мысли. Я ему не говорила, что катастрофа случилась из-за пилота. « Папин самолёт разбился. Случилось это очень быстро. Он даже не успел ничего почувствовать » – вот всё, что я ему решилась сообщить. Рано или поздно ему всё равно предстоит увидеть эти кадры, узнать о жестокости и эгоизме пилота – но я буду хранить его покой настолько долго, насколько смогу.

На экране снова появляется ведущая, губы у неё ещё сильнее накрашены помадой не того оттенка, и вот я вернулась обратно, когда уже прошло почти семь недель. Почти семь недель без тебя.

Дают крупный план на одной ведущей, отсекая эксперта.

– Дальше в программе: интервью с двумя семьями, чьи родственники погибли в авиакатастрофе под Тарроком, об иске, которые они собираются подать против авиакомпании. А вот главная наша новость на сегодня: полиции передана предсмертная записка пилота, по чьей вине и случилась авиакатастрофа. Филип Кёртис послал это письмо коллеге в отделе кадров авиакомпании. До вчерашнего дня его не открывали. В авиакатастрофе погибло 45 человек…

Экран чернеет, комната погружается в тишину. Перевожу глаза на пульт, зажатый в кулаке. Не желаю знать, кто ещё погиб в тот день. Моё горе – только моё.

Заставляю себя встать. Каждой клеточкой тела хочется подняться по лестнице, лечь на постель Джейми, погрузиться в ванную, но нельзя всё время это делать. Мне от этого легче не становится, а Джейми – уж точно. Вместо этого я плетусь в гостиную и медленно, очень медленно разбираю коробки.

Часам к трём дня заканчиваю.

Сегодня, Марк, меня преследуют воспоминания. Воспоминания о событиях до того, как тебя не стало, нетронутые, словно старые домашние видео, – они проигрываются у меня в сознании, заполняя сердце смехом и радостью. Так что после обеда я выключаю телевизор, перед которым развалился Джейми, мы надеваем сапоги и идём на детскую площадку под моросящим дождём.

– А почему Шелли на выходные не будет? – интересуется Джейми. В сапожках он забегает немного вперёд, а я разрешаю: дорога в деревню очень тихая. Все, видно, по домам попрятались, подальше от мороси и тяжёлых серых туч. А мне нравится непогода. Чувствовать капли дождя на лице, холодок, пронизывающий насквозь. На улице оживаешь.

– Поехала сестру навестить. Я у неё спрошу, не сможет ли она к нам заехать на неделе после школы. Ты не против?

– В понедельник?

– Не знаю, в какой день. Я спрошу.

Джейми вздыхает как будто обиженно, отходит ещё немного дальше.

– Вот бы Шелли сейчас пришла.

Этого бы и я хотела.

Мы уже почти дошли до ворот, за которыми футбольное поле. Но перед ним на всю дорогу разлилась лужа. Слишком большая – не перепрыгнешь, поэтому мы топаем по ней в сапогах. На середине мне вдруг представляешься ты рядом. Будь ты с нами сейчас, ты бы схватил меня и притворился бы, что бросаешь в лужу. Я бы закричала, а Джейми бы ревел от хохота.

В горле образуется ком, я сглатываю его и слегка подпрыгиваю. Раздаётся небольшой всплеск, и сознание заполняет хихиканье Джейми. Тогда смеюсь и я. А потом снова подпрыгиваю, уже выше, от приземления намокают джинсы поверх сапог, но мне всё равно: мне удалось заставить Джейми улыбнуться, удалось его рассмешить.

Так мы хохочем и прыгаем, и я не замечаю едущую по дороге машину, пока она не сигналит. Дёргаюсь, толкаю Джейми на обочину, а сама поднимаю руку, извиняясь жестом. Подходим с сыном ближе к воротам. Площадка – по другую сторону поля. Красно-жёлтая детская лазалка кажется чужеродным элементом на фоне серого неба и зелени деревьев.

«Лэндровер» подъезжает поближе, останавливается. Узнаю этот чёрный цвет, тонированные стёкла: Йен. Он опускает водительское стекло, улыбается нам.

– Привет! Так и думал, что не обознался.