Лорен Норт - Идеальный сын [litres]

Откуда он взялся? Как узнал, где я буду? Он за мной из посёлка ехал? Пытаюсь вспомнить, какой марки был автомобиль, который ехал за мной, но не уверена даже, какого он был цвета. Голубого, наверное.

– Что вас интересует? – вздрагиваю от голоса, как от удара в поясницу. Взвизгиваю, нетвёрдо иду боком и чуть не сношу шаткую журнальную стойку. Только в последний момент хватаюсь руками за скрипящую раму, удерживаю её основание в равновесии.

– Давайте я помогу, – говорит продавщица, выходит из-за прилавка и тащит стойку в сторону. – Я им говорила-говорила, не надо её здесь ставить на проходе, так не слушают же.

Всплеснув руками, она становится передо мной. Есть в её движениях некоторая одеревенелость – может, как у мамы, у неё начальная стадия артрита. Волосы седые, подстрижены коротко, очки носит в красной оправе с линзами такой толщины, что глаза кажутся огромными: когда она на меня смотрит, так и представляется, что она читает каждую мою мысль.

– Что бы вам хотелось? – спрашивает она, будто я пришла за бутылкой вина и пакетиком чипсов.

– Эм-м, я… – Перевожу взгляд на витрину, на пустующую улицу, а потом снова внутрь магазинчика на стойки, давящиеся от открыток. – Мне бы хотелось… на день рождения сыну, – заикаюсь я, удивляясь, что вообще смогла из себя выдавить хоть слово.

– Здорово! Детские у нас вон там, – говорит она, идя вглубь, – сколько ему будет?

– Восемь. – Я иду следом, радуясь, что отхожу подальше от окна.

– Вот здесь, – показывает она жестом на два ряда открыток, поярче прочих. – Смотрите, выбирайте, а я пока пойду.

В последний раз поднимаю глаза на улицу – никого. Тогда перевожу внимание на ассортимент. Он здесь впору самому магазинчику, не самый современный: ни тебе «Звёздных войн», ни «Человека-паука», ничего такого, что Джейми бы понравилось. И всё же я стою и смотрю, и достаточно долго. Беру каждую, одну за другой, ставлю аккуратно обратно: убиваю время.

В сумке гудит телефон. Роюсь в отделениях, выуживаю его. На экране высвечивается имя Шелли.

– Привет, – шепчу я.

– Привет, Тесс. Паркуюсь вот. Ты в городе уже? – отдаётся у меня в ушах голос Шелли.

– Я напротив библиотеки в магазине открыток.

– Ты там как? А то говоришь как-то необычно.

– Ну… просто… ну то есть, да, странно – мне кажется, меня кто-то преследует.

– Что? – ахает Шелли. – Ты сама как? Цела?

– Мне просто не по себе.

То есть страшно до смерти.

– Не бросай трубку и никуда не уходи. Через минуту буду.

К горлу подкатывает тошнота. Закрываю глаза: только бы не стошнило.

– Может, позвонить в полицию?

– Сначала меня дождись, хорошо?

Киваю и передвигаюсь ближе к окну – посмотреть, не идёт ли Шелли. Из динамика доносится её дыхание, шорох одежды. Напоминает хриплого мужика, как он звонил в ночи.

« Я тебе сразу сказал: я ждать не привык, терпение испытывать не надо».

Это он за мной шёл? Что ему, Марк, от меня надо?

Подхожу слишком близко к полкам и задеваю выставленные на них сладости. Хрустит пластик – на пол упала пачка мармеладок «Харибо». Наклоняюсь поднять и вижу газеты, разложенные передовицами на уровне колен.

Перехватывает дыхание, издаю какой-то звук, будто коротко жалобно вскрикиваю. В каждой газете – деловой, жёлтой, любой – на первой странице одно и то же фото. Помню, пришла полиция, а потом в новостях часами, неделями крутили тот же вид, что на этом фото. Тогда я не пропускала ни одного сообщения о катастрофе, отчаянно моля судьбу, дай, боже, пусть где-то ошибка – рейс другой, кто-то выжил.

И перестала смотреть – когда на фоне чёрных обуглившихся обломков показали аккуратные белые мешки с телами погибших. Нет никакой ошибки: не выжил никто.

Я перестала заходить в Интернет, на Фейсбук, по телевизору включала только детские передачи. Сокрыла нас с сыном, спрятала в нашем скорбном мирке и думала, видимо, что несколько недель спустя в новостях переключились уже на какое-нибудь землетрясение или политическую шумиху. Но я ошибалась.

Грудь поднимается – вверх-вниз, вверх-вниз. Дышу, знаю, что дышу, но всё равно будто не могу вдохнуть. Кружится голова. Духота, нет сил. Шарф слишком туго обмотался вокруг шеи. Эта жара в магазине, задыхаюсь. Под одеждой вся мокрая от пота. Стены наступают. Не могу дышать. Не могу думать.

Открываю глаза, и передо мной встаёт фотография обломков, мешков для трупов, читаю жирным заголовок: «Семья пилота-самоубийцы прокомментировала трагедию». Подзаголовок гласит: «Спустя полтора месяца после катастрофы родители Филипа Кёртиса ответили на вопросы журналистов».