Бернар Миньер - На краю бездны

– Мне надо тебе кое в чем признаться, – вдруг заговорил испанец. – Обещаешь, что никому не скажешь?

Было нечто такое в его голосе, отчего Мойра похолодела. Словно он знал, что ей в любом случае не представится возможности с кем-то об этом поговорить. После этой ночи .

– Никому не скажу о чем?

Она понимала, что пожалеет об этом вопросе, как пожалела о предыдущем, но удержаться не смогла.

– Я волочился за этими девчонками. С двумя спал.

Он произнес «эти девчонки», как произнес бы «эти штуки», «эти куски мяса»… И не было в его голосе даже намека на какое-то чувство. Если это так, то почему DEUS не предоставил ей такой информации, а сообщил только о Джулиусе? А Игнасио сказал, что убийца достаточно умен, чтобы не оставлять следов. Может, DEUS потому ничего и не заметил, что Игнасио уничтожал свои следы ?

– Мне известно, что меня подозревают, – прибавил он.

Посмотреть на него она не решилась, только пристально глядела на освещенное шоссе.

– Я работаю в Центре, это факт… И у меня серьезные допуски… Что ты об этом думаешь?

Последний вопрос был чисто риторическим. Ответ его интересовал меньше всего. «Этого не может быть, – думала Мойра. – Это какой-то кошмар. Как кошмар о китайце». Не могло такого быть. Переключая скорость, Игнасио коснулся рукой ее колена, и Мойра напряглась.

Наконец они доехали до первых домов – до маленькой деревушки, которая тут же растворилась в ночи. Потом дорога пошла вдоль южного берега, петляя на виражах по горным карнизам, которые нависли над посверкивающим морем и островами. И ей ни с того ни с сего пришел на ум фильм «Поймать вора» [53] «Поймать вора» (1955) – кинодетектив Альфреда Хичкока. .

– Ну, так что, Мойра, – повторил Игнасио, – что ты об этом думаешь?

Спустя двадцать пять минут они уже были в зоне городской застройки, но тут Игнасио заторопился и нажал на акселератор. Он больше не разговаривал, и глаза его, как приклеенные, следили за дорогой и другими автомобилями.

Они миновали туннели и улицы Коулуна. Когда вокруг них появились десятки фар, сотни жилых высоток и тысячи освещенных окон, Мойра почувствовала, что начинает понемногу успокаиваться и что сердце ее уже не бьется так отчаянно. Она дала себе слово как можно скорее поговорить с Чанем. Если останется в живых в эту ночь… Выехав из туннеля Харбор-кроссинг, на развязке они взяли направление на Хэппи-Вэлли, по высокому путепроводу Кэнал-роуд въехали в Козуэй-Бэй и дальше двинулись по улицам между небоскребами Козуэй-Бэй и Вань-Чай, оставив море за спиной. Спустившись на нижний уровень, обогнули ипподром по Вон-Най-Чун-роуд, проехали под бетонкой и начали подниматься к холмам. Они ехали к ее дому . Удовольствуется ли испанец тем, что проводит ее? Теперь у нее появилась надежда. Игнасио припарковался на По-Чин-стрит, и Мойра глубоко вздохнула.

– Спасибо.

– Доброй ночи, Мойра.

Когда она была уже на тротуаре, Игнасио опустил пассажирское стекло и поднял к ней бесстрастное, как маска, лицо.

– Уезжай отсюда, пока не поздно, – сухо бросил он. – Здесь небезопасно.

Она вздрогнула и нагнулась к нему.

– Так это ты прислал мне тогда письмо?

Ничего не ответив, он тронул с места и умчался. Мойра на секунду застыла без движения на тротуаре и в отдалении заметила припаркованную машину и чей-то темный силуэт за рулем. Это и была та самая охрана, которую Чань ей обещал? Но, черт побери, почему же тогда они бросили ее одну на улице среди ночи?

Игнасио снова спустился на Виллидж-роуд, проехал мимо освещенного луной ипподрома, нырнул под путепровод и опять повернул к морю. Потом выехал на прибрежную трассу, нависавшую над прогулочными судами, которые стояли на якорной стоянке, защищенной от тайфунов, и вдоль зелени Виктория-парка поехал в направлении сияющего леса небоскребов Козуэй-Бэй на восток.

Даже в этот поздний час трафик был плотным. Машины шли сплошным сверкающим потоком, который струился и переливался из улицы в улицу. Этот город никогда не спал. Игнасио проехал по Виктория-Парк-роуд и миновал пожарную часть. Он любил вот такой Гонконг, который отдавался ему в ночи, как уличная девка. Продажный город, в точности отвечавший его воображению и его фантазиям, город, который не признавал другой морали, кроме наживы, и предлагал всем, кто отваживался, великое множество извращенных развлечений. Тем, кто, как он, обладал достаточной злобой, достаточным цинизмом и достаточной извращенностью. Тем, для кого феминистки, благонамеренные граждане и лицемерные политики были врагами, с которыми надлежит разделаться. В этом городе за деньги можно было получить всё. Игнасио уважал только две вещи: звонкую монету и злость. Они никогда не врали. Слабых, добрых и деликатных он презирал. В конце концов, из всех стратегий выживания эта была самой презренной.