Маргарет Этвуд - Пробуждение [litres]

Дэвид и Джо уже на вершине холма – спускаются за другой лодкой. Я быстро подбегаю к ней, переворачиваю в нормальное положение, закидываю в нее весло и тащу по мосткам.

– Эй! – кричит Дэвид. – Что ты делаешь?

Они почти рядом, Анна смотрит на меня, покусывая кулак – она не может решить, сказать им или нет: если она будет молчать, они решат, что она со мной заодно.

Я спихиваю лодку кормой вперед, спрыгиваю в нее, отталкиваюсь.

– Она угробила ваш фильм, – доносится сзади голос Анны.

Я погружаю весло в воду и не оборачиваюсь, слыша возню на мостках.

– Черт, – говорит Дэвид, – черт, черт, о черт, почему ты, черт возьми, не помешала ей?

Проплывая мимо песчаного мыса, я оборачиваюсь. Анна стоит, опустив руки вдоль тела, безучастная; Дэвид на коленях, шарит руками в воде, вытаскивая пленку горстями, точно спагетти, хотя он должен понимать: это бессмысленно – все, что там было, вырвалось на свободу.

Джо там нет. Я вдруг вижу, как он бежит по краю утеса, спотыкаясь. Он с яростью выкрикивает мое имя: будь у него камень, он бы бросил в меня.

Лодка скользит, унося нас двоих, обходя склоненные к воде деревья и удаляясь по течению. Уже слишком поздно вытаскивать другую лодку и гнаться за мной; возможно, им это даже не приходило на ум – я совершенно сбила их с толку. Мое направление ясно. Я понимаю, что уже давно планировала это, но насколько давно, сказать не могу.

Я двигаюсь мимо деревьев, лодка и руки, в едином движении, словно амфибия; вода смыкается за мной, не оставляя следа. Береговая линия поворачивает, и мы вместе с ней, озеро сужается и расходится – теперь я в безопасности, под защитой прибрежного лабиринта.

Здесь валуны; они стоят в воде бурыми тенями, напоминая тучи или что-то грозное, баррикады. С обеих сторон поднимаются откосы, по скалам стелются ползучие растения. Дно озера, когда-то бывшее землей, такое неровное, что моторка здесь не пройдет. Еще один поворот – и я в бухте, в закрытой трясине, где над стылой водой поднимаются камыши, а из черной тины вокруг пней, оставшихся от деревьев-великанов, торчит рогоз. В этом месте я выбросила мертвых зверушек и сполоснула жестянки и банки.

Я плыву по течению, весла не нужны. Мне встречаются гибнущие деревья, торчащие из-под воды, сломанные и бледно-серые, завалившиеся набок; их исполинские искривленные корни белеют, словно с них сняли кожу; на стволах, пропитанных влагой, гнездятся растения-падальщики: волчий плющ, росянки, поедающие насекомых, с округлыми листочками, утыканными клейкими красными волосками. Из венчика листьев поднимаются чистые белые цветы, выросшие из плоти комаров и мошек, ставшей лепестками, – метаморфозы.

Я ложусь на дно лодки и жду. Стоячая вода собирает тепло; птицы, где-то в лесу дятел, где-то – дрозд. Солнце проглядывает через деревья; трясина вокруг меня тлеет, энергия распада переходит в рост, зеленый огонь. Я вспоминаю цаплю; ее должны съесть насекомые, а их – лягушки, а их – рыбы, а их – другие цапли. Мое тело тоже меняется, во мне поселилось новое существо, растение-животное, распускает во мне свои нити; я бережно его транспортирую между смертью и жизнью, я размножаюсь.

Просыпаюсь от нарастающего шума мотора: он доносится с озера, это должен быть Эванс. Я пристаю к берегу, привязываю лодку к дереву. Они не будут ожидать меня, не с этой стороны; мне следует убедиться, что они уедут с ним, как и собирались, они вполне могли бы притвориться, что уехали, а на самом деле остаться, чтобы схватить меня, когда я вернусь.

Нужно пройти меньше четверти мили через деревья, обходя заросли, шагая с осторожностью, по пунктирам секретной тропинки, туда, где стояли полки лаборатории, – если бы я не знала об этой тропе, то ни за что бы не нашла ее. Мне видно, как лодка Эванса подходит к мосткам, я у них за спиной, рядом с поленницей, лежу на земле, опустив голову, я их вижу сквозь завесу растений.

Они сутулятся, перекладывая вещи в его лодку. Мне интересно, возьмут ли они и мои вещи: одежду, фрагменты рисунков.

Все стоят и разговаривают с Эвансом, голоса тихие, слов не разобрать; но они должны объяснить ему, почему я не с ними, должны выдумать какую-то причину, происшествие. Они должны сплести заговор, составить план, чтобы захватить меня; а может, они действительно уплывут, бросив меня, и исчезнут в катакомбах города, списав меня со счетов, задвинув в дальний угол сознания, вместе с вышедшей из моды одеждой и словечками? Скоро я стану для них чем-то столь же далеким, как стрижка ежиком и военные песни Второй мировой, смутно знакомым лицом из школьного фотоальбома, трофейной вражеской медалью, памятной вещицей или того меньше.