Корен Зайлцкас - Мама, мама [litres]

– Я чуть было не осталась дома! – причитала Имоджин. – Но я забеспокоилась, что ты так и не позвонила. Всю дорогу я только и делала, что повторяла: «Я знаю, что это глупо. Я знаю, что рассуждаю, как сумасшедшая». Правда же, мам? Но оказалось, что я рассуждала как недостаточно сумасшедшая. Что было бы, если бы мы не приехали?

Берил постаралась, чтобы дорога была короткой, а музыка – негромкой и ободряющей. Она давила на газ и быстро ехала по крошечным улицам Кингстона с односторонним движением. Темный плющ и старые каменные дома поглощали свет фар, и Берил включила дальний. Она не вмешивалась в разговор подруг, и только один раз не сдержала свой шок, содрогнувшись от ужаса на нерегулируемом перекрестке, когда Вайолет рассказывала о том, как Джозефина переодевалась в одежду Роуз.

– Должно быть, она сошла с ума от горя, – прошептала Берил. – Временное помутнение рассудка.

Было ошибкой приписывать Джозефине нормальные человеческие эмоции. Но Вайолет не винила Берил. Берил была эмпатом, и в роли матери она была такой же, как и в обычной жизни – пыталась ставить себя на место других людей, пыталась взглянуть на мир глазами своих детей, их друзей и членов их семей. Мать Вайолет была ее полной противоположностью. Если кто-то отказывался принимать фантазию Джозефины за реальность, Джозефина отвергала его, причиняла боль или скрывала от посторонних глаз. Раздувшаяся от нарциссического ресурса, который давал ей Уилл, она, должно быть, почувствовала себя храброй и непобедимой.

– Исключено, – рассмеялась Имоджин сквозь слезы. – Помутнение рассудка у Джозефины постоянное.

Берил шикнула на нее.

– Вайолет, милая, я уверена, что ей можно помочь. Терапия. Что-нибудь.

Вайолет уклончиво кивнула, хотя сама она не была так уверена. У Берил был рак. Берил знала, что она больна. Она искала информацию, слушала врачей и активно, отчаянно хотела выздороветь. Джозефина, напротив, ни на секунду не допускала мысли, что причиняет боль себе или остальным Херстам. Вайолет знала, что, вызванная в суд, ее мать будет клясться, что она контролирует и манипулирует не больше, чем любая другая женщина на планете. Если терапевт попытается помочь Джозефине, она будет запугивать и стыдить его до тех пор, пока он не начнет чувствовать себя хуже, чем она, пока он не окажется слишком сломленным для того, чтобы смотреть на нее свысока. Для исцеления необходимо признать, что ты болен, но Вайолет знала, что Джозефина никогда этого не сделает. Ее мать предпочтет притворяться безупречной и вычеркивать из своей жизни все (или всех), что доказывает обратное.

В больнице сфотографировали повреждения и сняли отпечатки пальцев с фиолетово-желтых синяков, покрывавших шею Вайолет. Ей залатали разодранное нижнее веко и скулу. Доктор посветил фонариком в ее глаза и горло и спросил, не больно ли ей. Ей было больно, но ничто не ранило сильнее, чем осознание того, что Роуз мертва и по-прежнему не найдена, а ее тело лежит в некоем безумном тайном месте, которое выбрала для нее мать.

Вайолет позволила своим друзьям позаботиться о себе, хотя ее разум и тело боролись с ней каждую секунду. Имоджин сидела рядом с Вайолет на больничной койке, одной рукой обнимая ее, а другой контролируя пульт от телевизора на прикроватной тумбочке, старательно избегая каналов с эмоциональными триггерами точно так же, как они делали это в Фоллкилле для Эди (никаких судебных реалити-шоу, никаких передач, которые делают рейтинги на обсуждении беззубых семейных проблем). Когда открылся буфет, Берил принесла им горячий кофе и большие маслянистые пирожные с кремом, на вкус отдававшие салом. Она завернула девочек в лоскутное одеяло, которое держала в багажнике своей машины на случай летних пикников и зимних дорожных происшествий, и села в углу, дуя на бумажный стаканчик с зеленым чаем, ни разу не показав, насколько страшно ей было снова оказаться в больнице так скоро после лампэктомии. Вайолет откинулась на спинку и постаралась не слушать вечный голос в ее голове, постоянно твердивший: «Если тебе нужна помощь, не проси о ней. Всегда делай все сама».

Финч был очень зол. Он приехал на их семейном «Фольксвагене Ванагон» и принялся сердито мерить шагами холодную, безликую комнату, отталкивая в сторону врача и копа, требуя новых ответов в манере, которая, если и не помогала делу, была лестной и напоминала супружескую. Он просто не понимал этого. Это просто не вписывалось в понимание гуманности. Он повторял это снова и снова: «Мать, нападающая на собственного ребенка! Это логично только для Юга США во времена рабовладения. Спасти свою дочь от ужасов, которые пришлось пережить тебе, – это я понимаю. Хрень, о которой писала Тони Моррисон [15] Тони Моррисон – американская писательница, получившая Нобелевскую премию по литературе в 1993 году. В своих работах поднимала темы расизма и социального неравенства. . Но Джозефина не пыталась избавить Вайолет от пожизненного насилия и нищеты. Она – привилегированная белая женщина, живущая в современной стране первого мира!