Максин Чан - Восьмая личность

«Забирайте меня, — думала я. — Заключайте меня в тюрьму. Наказывайте меня. Я это заслужила».

«Наконец-то до нее дошло», — глумливо расхохотались Паскуды.

Стоя перед трельяжем, я не узнавала девушку, смотревшую на меня из отражения. Синяк на щеке. Темнеющие ссадины на запястьях.

Я моргнула, и девушка моргнула в ответ.

Я вылупила глаза, и девушка сделала то же самое.

Потом я нахмурилась, и она тоже свела брови.

Я дернула себя за челку, она повторила мой жест.

Я дергала, дергала и дергала — с силой, до боли.

Полная ненависти и злости.

У меня в руке оказались густые пряди, и девушка в отражении заплакала. Я смотрела, как она кулаками бьет зеркало, не заботясь о том, что оно может разбиться. Затем она стала царапать себя. Шею. Грудь. Из царапин потекла кровь.

В этот момент вмешалась Элла. Она взяла меня за руки. Прижала меня к себе.

— Прошу тебя, прекрати, — взмолилась она.

Я подняла с пола свои волосы, уверенная, что их можно приклеить обратно. Что они прикрепятся к своему прежнему месту как на магните и просто продолжат расти.

Секундное помешательство.

— Давай оденемся, — сказала Элла.

Но я отказывалась двигаться. Я ждала, когда Элла оденет меня. Я считала, что это меньшее, что она может сделать.

— Стоп! — закричала я, просовывая руку между ног. — У меня все еще идет кровь.

Вспышка.

— Я могу что-нибудь для вас сделать? — спрашивает мужчина, расслабляя галстук.

Я мотаю головой. Он снова пытается взять меня за руку. Я выдергиваю руку.

— Вот сюда, — говорит он, — присядьте.

Он осторожно указывает на деревянную скамейку. В моей голове проясняется. Воспоминание медленно отступает.

«Сосредоточься, — говорю я себе. — Сконцентрируйся».

Я сажусь, а мужчина предпочитает стоять. Он хмурится. Проводит рукой без телефона по светлым волосам.

— Оставьте меня в покое, — говорю я.

— Вы уверены? Я могу…

— Идите, — настаиваю я. На меня давит усталость.

Он идет прочь, качая головой, и сует свой бесполезный телефон в задний карман брюк. Мое зрение восстановилось, и я смотрю ему в спину, на его серый пиджак. Неожиданно в моей руке появляется воображаемый нож, острый, изогнутый, и я с силой всаживаю его в Роберта.

— Я подумываю о творческом отпуске, — говорю я.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Ну, меня это не очень удивляет, — говорит он, — если учесть, как напряженно ты работаешь.

— Пришлось вмешаться Монике, это она обратила мое внимание на то, что я постоянно под стрессом и ослаб. Я не сплю. Мне снятся сны, но я не сплю.

Я высмаркиваюсь. Я чувствую, что во мне сидит простуда. Всю ночь я мучился сухим кашлем, и сейчас горло саднит.

— Сожалею, — говорит Мохсин, оглядываясь по сторонам. — Давай заказывать. А потом поговорим.

В поисках Очаровательной веснушчатой официантки я тоже оглядываюсь по сторонам, но ее нигде нет. Может, у нее выходной, думаю я, представляя, как она несется вдаль на мотоцикле своего приятели и ветер треплет ее оранжевые волосы.

— Мне трудно вставать по утрам, — начинаю я.

— На тебя не похоже.

— Я придумываю всякие предлоги, чтобы не идти на работу. Все так же, как когда умерла Клара.

— Ясно.

Пауза.

— Так что, возможно, это никак не связано с твоей практикой, — говорит он, теребя свой завязанный виндзорским узлом галстук. — Может, все дело в тебе. Дэниел, что происходит?

— На прошлой неделе мне захотелось выпить, — говорю я.

— Извини, — твердо говорит он, — но это не вариант.

Наконец к нашему столику подходит официантка. Очаровательная, но без веснушек.

— Большую бутылку газированной минералки. Два стакана, спасибо, — заказывает Мохсин.

Официантка кивает и уходит.

— Если бы я передал Алексу, какой был бы протокол?

— Только Алексу?

— Я чувствую, что она нуждается в специфическом анализе.

Он, щурясь, смотрит на меня, замечает, как подрагивает моя нижняя губа.

— А что на самом деле беспокоит тебя?

— Я не чувствую себя достаточно подготовленным.

— Ну, продолжай.

— Мне следует передать заботу о ней кому-то еще. Я слишком сильно вовлечен. Слишком сильно привязался. Часть меня хочет пойти в «Электру» и…

Он вздыхает.

— Что, ты теперь у нас психиатр-дружинник?

— Я должен передать ее кому-то, — наверное, женщине.

— Это не ответ.

— Я чувствую себя импотентом.

— В буквальном смысле? Или метафорически?

— Метафорически. Должен добавить, что только с ней. У меня пятнадцать пациентов, у большинства состояние стабильное или улучшилось. Но с Алексой все по-другому. Ее деформирующее расстройство — это для меня слишком.