Максин Чан - Восьмая личность

Я жестом прерываю его, зная, что он имеет в виду те случаи, когда проводил время с Онир и Раннер. Я отвожу взгляд, у меня внутри тоненькими ручейками течет стыд, собираясь в реку. Сущность разнообразных и совершенно различных мнений Паскуд — это постоянное и дерзкое напоминание о нашей болезни.

— Серьезно, — говорит он, оглядывая меня с ног до головы, — это как вся эта чертова муть с Джекилом и Хайдом. То ты нежная и милая, то ты какая-то психованная баба.

Психованная баба. Вот оно. Если ты безумен, ты никому не нужен. Если ведешь себя как безумный, ты никому не интересен.

Спросите любого со множеством идентичностей, почему они настолько противоречивы, и он ответит: потому что их чувства разделены на части.

Я тыльной стороной ладони вытираю сопли, смешанные с блеском для губ, все еще надеясь на то, что Шон сдастся и скажет что-то хорошее.

Не в силах справиться с собой, я заговариваю первой:

— Часть меня действительно считает тебя дрянью.

Он сердито таращится на меня.

— Я сейчас с Эми. — Он говорит тихо, и его слова, хотя я все знаю, все равно обжигают. В его глазах жалость.

Неожиданно из Гнезда выпрыгивает Раннер, устремляется вперед и выскакивает на Свет.

— Да пошел ты! — вопит она. — Мы никогда не хотели тебя, дрочила!

Шон шокированно пятится, его руки подняты как для защиты.

— Алекса, теперь ты понимаешь, о чем я? Ты такая разная, тебя слишком много, — говорит он, уязвленный и терпящий поражение. — Хотя какая разница. Может, тебе следует обратиться за помощью? Однажды ты поймешь, что я не такой уж плохой парень.

Он уходит…

Как я предполагаю, на поиски Эми, своей здравомыслящей и беззаботной подружки, которая не оскорбляет его и не обзывается. Ее объятия всегда раскрыты и ждут его. Сейчас, когда я показала себя истеричной, психованной бабой, она стала для него еще желаннее.

Кесси, слышавшая отповедь Раннер, со звоном захлопывает кассовый аппарат и идет ко мне. Она кладет пухлые руки на мои дергающиеся плечи.

— Ты в порядке? — почти с заботой спрашивает она.

— Да, — говорю я, загоняя Раннер внутрь и берясь за барный стул, — я в порядке.

— Эти мужики, они думают, что они мужчины, но они мальчики. — Она закатывает глаза. — Незрелые маленькие мальчики. Они не стоят того, чтобы из-за них расстраиваться.

— Знаю, — говорю я.

— Ими управляют их же страхи. — Она улыбается, покачивая мизинцем. — Ведь ты знаешь это, да? Мы уже говорили об этом.

Я улыбаюсь, настроение поднимается.

Внутри Раннер пинает меня.

«Будь начеку, — предупреждает она. — Помни, что она умна».

— Серьезно, Кесси, я в порядке, — говорю я, мысленно ругая себя. Я знаю, что мне предстоит убить еще час до окончания смены Эллы.

— Хочешь, я позвоню твоей маме? — спрашивает она.

Ее вопрос удивляет меня.

«Ничего ей не разрешай», — говорит Раннер.

— Она умерла, — говорю я.

Лицо Кесси становится подозрительно добрым. Она треплет меня по щеке.

«Осторожнее!»

— Пошли. — Она улыбается и берет меня за руку. — Мне нужна помощь внизу.

Кабинет Навида маленький до клаустрофобии. Застоявшийся дым, черноватый и маслянистый, смешивается с полутьмой на границе света, отбрасываемого зеленой, как берилл, лампой. Под лампой лежит экземпляр «Тайм». Я оглядываю комнату, и у меня учащается дыхание, когда я понимаю, что это мой шанс собрать улики. Я вытираю о джинсы внезапно вспотевшие ладони. На порножурнале лежат пачка квитанций и недоеденный бейгл с солониной. На стенах постеры с девушками в неоновых стрингах из тесемочек. У девушек тот самый смутный взгляд, который мужчины интерпретируют как обольщение. Мне интересно, что за фотографы выполняли такого рода работу, на что она направлена. Испытывали ли они радость и удовольствие, эксплуатируя девушек с мертвыми глазами?

«Разве это не очевидно? — говорит Раннер. — Они думают, что девицы уязвимы и покорны. Готова спорить на что угодно, что почти все фотографы были мужчинами. Эти девочки — рабыни их фантазий. Господи, только подумай, какая метафора: мужчина, фотоаппарат, объектив».

Я представляю творения Модильяни. Он утверждал, что сможет написать глаза модели, только увидев ее душу. Жуткие черные овалы навевают тревогу.

«Они не верят, что у девочек есть душа, — цедит Раннер, — в их глазах они вспомогательный инструмент, мясо».

Я содрогаюсь, перед глазами появляется образ Навида. Настаивающего, чтобы я сфотографировала Пой-Пой.