Андерс де ла Мотт - Осеннее преступление

На обратном пути Анна заметила, что дверь напротив туалета приоткрыта. В полоске света, падавшего из коридора, она заметила что-то вроде витрины с призами, не удержалась и заглянула. Помещение оказалось довольно большим; как и в комнате отдыха, разноцветные мозаичные окна здесь помещались прямо под потолком. В комнате царил полумрак, но в свете из коридора были видны с десяток коробок для переезда, составленных одна на другую; за ними стоял письменный стол и тумбочка с проигрывателем и двойным кассетником лет тридцати, не меньше. В глубине комнаты виднелась небрежно застеленная кровать. Пахло ковролином и мужскими духами “Курос”, отчего Анна тут же оказалась мыслями на вечеринке в честь окончания средней школы. Шарящие руки, вкус жвачки “Хубба-Бубба”. “Take my breath away” на вертушке проигрывателя.

Еще не успев зажечь свет и получить подтверждение своей догадке, Анна поняла, что, во-первых, это старая детская Александера Морелля и, во-вторых, он здесь живет.

Витрина была набита медалями, дипломами и кубками, в основном за соревнования по борьбе, хотя она нашла несколько других — школьные соревнования по легкой атлетике, середины 1980-х годов. За шкафчиком висели фотографии молодых мужчин в борцовской форме и со стрижками “маллет”. Александер был на всех фотографиях, и Анна констатировала, что в юности он отлично выглядел. Почти на всех снимках он улыбался и уверенно смотрел в объектив. На всех, кроме последнего. Здесь Алекс выглядел почти отсутствующим. Анна взглянула на год. 1991. Год назад погиб Симон Видье. А через год Алекс повредит колено и не попадет на Олимпиаду.

Полку с лазерными дисками под hi-fi заполнял рок восьмидесятых. “Bon Jovi”, “Europe”, Брайан Адамс. Подальше штуки потяжелее, вроде “Iron Maiden” и “AC/DC”.

В одном углу она обнаружила застекленный фотоколлаж. Юноши и девушки в белом и в студенческих фуражках. Подпись “Выпуск-1990”, увеличенные снимки младенцев, маленькие бутылочки шампанского, цветочные венки на шее. Белозубые улыбки, сияющие глаза. Снимкам было без малого тридцать лет, но Анна почти слышала, как скандируют ребята. “Гимназия позади. Мы кру-ты!”

Одна фотография была больше остальных. На ней Александер Морелль во взятом напрокат смокинге обнимал за талию фигуристую блондинку в платье со смелым вырезом. Анна предположила, что фотография сделана на студенческом балу и что молодая блондинка — подружка Алекса. Может быть, даже мать девочек?

В правом нижнем углу коллажа помещалась групповая фотография. Пять человек — трое парней и две девушки, все в белом, в студенческих фуражках, стояли, обняв друг друга за плечи и лучась улыбками в объектив.

“Friends forever”, значилось на приклеенном комиксовом “пузыре”, такие были в ходу во времена, когда фотографии еще печатали на бумаге.

Она сразу узнала в центре снимка Алекса Морелля и его светловолосую подружку и довольно быстро поняла, что юноша рядом с ним — это Бруно Сорди. Рядом с Бруно стояла высокая кудрявая девушка с длинным лицом. Без очков, да и вид гораздо счастливее, чем теперь, но это, несомненно, Мари Андерсон, ныне Сорди. С левого края пристроился какой-то юноша. Длинные светлые волосы спускались из-под студенческой фуражки до плеч. Бледный, кожа почти прозрачная, но глаза удивительно живые, а сам он такой счастливый. Анна сразу поняла, кто это. Симон Видье.

— А, вот ты где!

Алекс стоял в дверях, в каждой руке по бокалу. Голос, как и выражение лица, веселые, но между бровями залегла недовольная морщинка.

— Я увидела при… — Анна разогнулась, превратила заикание в паузу, — шкаф из коридора. Впечатляет!

Он расслабился, протянул ей бокал.

— Я сто раз говорил маме и папе, что надо убрать вещи и устроить тут гостевую комнату. Мама бы с удовольствием, но отец отказывается. Хочет, чтобы все было, как всегда. Машина времени прямиком в восьмидесятые.

— Ты здесь живешь? — Анна кивнула на коробки.

Алекс очень симпатично покраснел.

— В доме осталась Юссан. Мы решили, что так лучше, ради девочек. Им там хорошо — бассейн, баскетбольная площадка, все, что хочешь.

Его лицо на миг исказилось, и Анне стало ясно, что развод дался ему нелегко.

— Я строю четыре таунхауса на Смедьевонген. Один для себя, но проект идет с опозданием, так что я пока, так сказать, приземлился здесь. — Он, словно извиняясь, взмахнул рукой. Лицо у него еще немного покраснело.

— За приземление! — Анна подняла бокал. — И за восьмидесятые.

Алекс криво улыбнулся в ответ и прибавил: