Андерс де ла Мотт - Осеннее преступление

Чтобы достать тело из воды, понадобились четверо пожарных. На усыпанном острыми камешками крутом берегу найти опору для ноги было непросто. Пару раз мужчины спотыкались и выпускали ношу из рук. Вода будто противилась им, желая удержать тело у себя как можно дольше.

На расстоянии казалось, что молодой человек спит. Он лежал на спине — закрытые глаза на бледном умиротворенном лице; вот-вот проснется.

Но когда тело с глухим страшным стуком положили на каталку, иллюзия развеялась. С одежды и длинных волос юноши стекала холодная вода, смешивалась с кровью из пробитой головы и собиралась в розоватые лужицы на носилках, чтобы потом, собравшись с силами, впитаться в сухую жесткую землю и исчезнуть в темноте.

Вода всегда стремится в самую низкую точку, подумал полицейский, стоявший поодаль. Может, записать? Пролистать блокнот до последней страницы, где собраны похожие мысли? Незначительные размышления, которые не имели отношения к полицейской работе, но которые все же следовало записывать — может, чтобы уравновесить другие записи. Но полицейский все медлил на странице, которую только что начал.

Вверху страницы он написал место, время и дату — всего через несколько минут после того, как вышел из машины.

Каменоломня Мёркабю, 05.54, 29 августа 1990 г.

Под верхней строкой он оставил место для имен четырех молодых людей, топтавшихся перед ним с пепельно-серыми лицами; ребята старались не смотреть на носилки, но их словно тянуло бросить взгляд именно туда. Полицейский знал этих ребят, знал, в каком году они закончили школу, знал, живут они на гряде или внизу, в поселке, знал даже, как зовут их родителей и где они работают. Обычно ему нравилось выезжать на вызовы в сельскую местность. Личные знакомства, приятельские отношения. Но этим утром полицейскому впервые захотелось работать в городе. Он принялся записывать имена в столбик.

Александер Морелль

Карина Педерсен

Бруно Сорди

Мари Андерсон

Всем по девятнадцать лет — так же, как юноше на носилках. Не далее как в июне полицейский видел их всех в кузове грузовика — студенты торжественно проезжали по поселку. Пили пиво из банок, дудели в дудки, размахивали белыми фуражками, вопили от радости: их ждет такое будущее!

“Симон Видье”, записал полицейский в самом низу страницы и подчеркнул оба слова двойной чертой. Он уже знал, кто жертва, хотя написать это имя означало для него сделать ситуацию совсем невыносимой. В коммуне Неданос все знали Симона Видье. Вундеркинд. Один на миллион. Парень, который завоюет мир, увидит удивительные места и возьмет в это путешествие родной поселок со всеми его жителями. Но история Симона закончилась в холодной черной воде, в провале всего в нескольких километрах от родного дома.

Затрещала рация, и суровый, хорошо знакомый голос продиктовал инструкции, которые полицейский тут же записал.

— Алекс, папа уже едет, — сказал он одному из ребят — широкоплечему спортивному парню с борцовскими ушами-“пельменями”; его имя шло в блокноте первым. Парень в ответ коротко кивнул.

Полицейский еще раз взглянул на четверку, наморщил лоб и сделал под именами несколько пометок.

У Мари Андерсон мокрая одежда, записал он. У Александера Морелля, Карины Педерсен и Бруно Сорди одежда сухая.

Возможно, это бессмысленное наблюдение. Факт, не имеющий никакой ценности. Во всяком случае, именно это полицейский будет утверждать потом, когда формулировка просочится в полицейский рапорт и люди станут спрашивать, что означают эти пятнадцать слов.

Но о грядущих трудностях полицейский еще не знал. Он знал только, что у него есть задание и его следует выполнить. Надо задавать вопросы, а ответы записывать в блокнот, страница за страницей.

— Итак, что же произошло? — Он старался говорить как можно мягче. Ни один из четверых не ответил. Ребята перестали наконец бороться с собой и теперь не сводили глаз с носилок. Красноватая вода продолжала сочиться из пробитой головы Симона Видье и уходить в самую низкую точку, дальше, ниже, в темноту.

Вдоль длинной извилистой дорожки, круто взбиравшейся по гряде, тянулись вымоины и росли высокие деревья. Пылающие краски отражались в лаке машины, а потом уходили вверх, к высокому небу.

— Шведское лето умирает правильно, — говаривал Хокан. — Взрыв красок — а потом вечный мрак, that’s the way to go [3] Вот как надо (англ.). . Верно, Анна?

Потом он начинал мурлыкать припев к “Out of the blue” и изображать, будто играет на гитаре, пока Агнес и Анна не начинали корчиться от смеха. Хокану нравилась осень, он любил выбираться на природу. Жить в палатке, бродить в горах. Оба они тогда были молоды, беззаботны. Маленькая Агнес качалась, легкая, как перышко, в слинге у него за спиной. С тех пор прошло пятнадцать лет, и все же Анна с легкостью вызывала в памяти эти дни. И песенку.