Андерс де ла Мотт - Осеннее преступление

— Клейн, — представился мужчина, когда они подошли к двери. Рукопожатие у него оказалось сухим и крепким, лицо гладко выбрито — так же тщательно, как у ее дедушки, без малейшей тени.

— Мам, ты посмотри на Мило! — Агнес указала на терьера — тот сидел у левой ноги Клейна, не сводя с него глаз. — Никогда такого не видела.

Анну удивил голос Агнес. Почти… радостный.

— Похоже, вы умеете ладить с собаками, — через силу произнесла Анна. Клейн кивнул. Неестественно застывшее лицо походило на маску.

— Вы, значит, преемница Хенри Морелля, — не столько спросил, сколько констатировал Клейн. Он собирался сказать что-то еще, но Просто-Лассе перебил его.

— Как хорошо, что ты приехал! Я как раз собрался показывать зал для проповедей. — Юрист повернулся к Анне. — Клейн — управляющий у Элисабет Видье. Если вдруг возникнут проблемы или что-нибудь понадобится — звоните ему. До Энглаберги всего километр по большой дороге, так что он быстро приедет. Верно, Клейн?

Клейн что-то согласно буркнул и стал смотреть на лес, пока Просто-Лассе знакомился с Агнес — Анна услышала, как он рассказывает, что у него есть сын ее возраста. Потом юрист повел их обратно в дом.

— Осторожнее, лестница крутая. — Просто-Лассе первым стал подниматься по деревянным ступенькам. Перила с одной стороны были вытерты и блестели, как лакированные. На последнем метре с внутренней стороны угадывались еле заметные овальные пятнышки; Анна не сразу поняла, что это отпечатки пальцев.

Льющийся сверху свет становился все ярче, и на верхних ступеньках всем четверым пришлось несколько секунд постоять, чтобы дать глазам привыкнуть. Зал с двускатным потолком занимал весь верхний этаж. Три стены, пол, потолок, печные кладки и старые потолочные балки выкрашены в белый цвет, а в противоположной длиной стене громадное сводчатое окно, усиливавшее впечатление чего-то сакрального. Конечно, стекла между рейками переплета не были цветными, но этого и не требовалось.

— Воззри на гору господню! — улыбнулся Просто-Лассе и хлопнул в ладоши.

Дом, похоже, умостился на краю скалы — сада не было видно. За окном простиралось небо, виднелись кроны деревьев, а в отдалении тянулись до самой дымки на горизонте леса, поля и деревни в пылающих красках осени.

Анна уже видела этот пейзаж на фотографиях, которые присылал Просто-Лассе, но от открывшейся панорамы у нее все равно захватило дух. Скоро тридцать пять лет с того дня, как она в последний раз прокралась в гостиную, чтобы полюбоваться литографией. Но вот он, этот вид. Она узнала краски, глубину, ощущение покоя. Безопасности.

— Вау, — выдохнула Агнес, доставая фотоаппарат, и Анна не смогла понять, от чего — от интонации дочери, от света или взрыва красок в панораме, что ширилась перед ними, — у нее встал комок в горле.

Мы правильно сделали, что приехали сюда, подумала Анна под энергичное щелканье фотоаппарата. Все будет хорошо. Сколько раз за последние недели она повторила эту мантру! Но теперь она — впервые — почти поверила себе.

— Крыша Сконе, — с довольным видом усмехнулся Просто-Лассе. — В ясную погоду, если взять хороший бинокль, можно увидеть опоры Эресуннского моста. А до него больше семи миль.

Он дал Агнес несколько минут пофотографировать вид из окна и стал показывать зал дальше. Объяснил, что по лесенке, по которой они поднялись сюда, проповедник когда-то спускался в свое жилище. Продемонстрировал старинный хриплый, но не потерявший звука орган справа и парадную лестницу, которая вела вниз, к двери с засовом. Фотоаппарат Агнес впитывал каждую деталь, а Анна изо всех сил старалась удержать в душе чувство безопасности. Внушала себе, что оно пришло, чтобы остаться.

— Как я писал вам, Табор — один из самых привлекательных объектов недвижимости во всем Сконе, — заметил Просто-Лассе. — Элисабет Видье годами получала предложения продать дом, один из “Аббы” особенно настаивал. Но Элисабет всегда отвечала отказом, какие бы деньги ей ни сулили. Верно, Клейн?

Клейн промолчал. Он почти замер возле лестницы.

Просто-Лассе и Агнес прошли к левой торцевой стене, где, наверное, когда-то помещался алтарь, и Анна двинулась было за ними. Но Клейн остался, где стоял, — ему как будто не хотелось входить в зал. Мило сидел у его левого колена; терьер смотрел на него преданным, восхищенным взглядом — Анна первый раз видела такое. Клейн молчал и почти не шевелился. И все же в его поведении было что-то, от чего в Анне проснулась интуиция легавого. Клейн словно скрывал за своей неподвижной маской какую-то тайну.