Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

— Верно, давно. Вы опять правы, мистер Клайн. А кроме того, я был не очень-то счастлив дома. В любом случае какие у меня были перспективы? Так что мне, можно сказать, повезло: я попал на лечение, вместо того чтобы оставаться с отцом, который меня бил.

Я понял, что речь идет об убийстве Дэниела Скиннера, того хулигана, которого Призрак проткнул кухонным ножом. Но более всего меня поразило то, что его история как две капли воды походила на те, что мы каждый день слышим в «Доме Завета»: жестокое обращение, уголовщина в раннем возрасте, психические расстройства. Я попытался взглянуть на Призрака с этой точки зрения. Будто он был одним из наших подопечных. Но ничего не получилось: Асселта уже не был ребенком. Интересно, в каком возрасте несчастный, нуждающийся в помощи, превращается в выродка, по которому плачет тюрьма?

— Эй, малыш Уилли!

Призрак попытался встретиться со мной взглядом, но отец снова заслонил меня. Я положил руку ему на плечо. Хотел показать, что могу за себя постоять.

— Да?

— Ты знаешь, что я потом снова… попал в больницу?

— Знаю, — ответил я.

— Ты тогда был в десятом классе.

— Я помню.

— За все время, что я был там, меня навещал только один человек. Знаешь кто?

Я кивнул. Это была Джули.

— Ирония судьбы, верно? — усмехнулся он.

— Это ты убил ее?

— Виноват один из нас.

Отец шагнул вперед:

— Все, хватит!

Я отстранил его:

— Кого ты имеешь в виду?

— Тебя, малыш Уилли! Я имею в виду тебя.

— Что? — Я не верил своим ушам.

— Хватит! — повторил отец.

— Ты должен был драться за нее, — продолжал Асселта. — Ты должен был защитить ее.

Я понимал, что это слова сумасшедшего, но каждое из них вонзалось мне в грудь как кинжал.

— Зачем ты пришел? — потребовал объяснений отец.

— По правде говоря, мистер Клайн, я и сам не знаю.

— Оставь в покое мою семью! Если тебе кто-то нужен, возьми меня.

— Нет, сэр, вы мне не нужны. — Он оценивающе посмотрел на отца. Я похолодел. — Вы мне нравитесь таким, как есть.

Призрак слегка помахал нам рукой и скользнул в заросли кустарника. Через несколько шагов он совершенно исчез, оправдывая свое прозвище. Мы стояли неподвижно еще пару минут, вглядываясь в темноту. Я слышал, как тяжело дышит отец.

— Папа…

Но он уже шагал по дороге.

— Пойдем домой, Уилл.

Разговаривать отец не захотел. Войдя в дом, он сразу заперся в спальне — в той, что делил с моей матерью почти сорок лет. На меня же столько свалилось в последние дни, что разобраться было немыслимо. Мозг просто отказывался все это переваривать. Но я хотел знать больше.

Шейла…

Только один человек мог пролить свет на загадку моей погибшей любви. Поэтому я извинился перед отцом, попрощался и отправился обратно в город. Спустившись в метро, я доехал до Бронкса. Уже начало темнеть, места были опасные, но я был в таком состоянии, что даже не подумал об этом.

Я еще не успел позвонить, как дверь приоткрылась на цепочку.

— Он спит, — сказала Таня.

— Я хочу поговорить с вами.

— Мне нечего сказать.

— Я видел вас на вечере.

— Уходите.

— Пожалуйста! — попросил я. — Это очень важно.

Таня вздохнула и сняла цепочку. Я проскользнул внутрь. Тусклая лампочка в дальнем углу почти ничего не освещала. Жутковатое местечко. Мне пришло в голову, что Таня здесь такая же пленница, как и Луис Кастман. Я посмотрел на нее. Она сжалась, как будто мой взгляд мог ее обжечь.

— Сколько вы собираетесь его здесь держать? — спросил я.

— Я не строю никаких планов.

Таня не предложила мне сесть. Мы стояли лицом к лицу. Она молча ждала, скрестив руки на груди.

— Почему вы пришли на вечер?

— Чтобы выразить соболезнования.

— Вы знали Шейлу?

— Да.

— Вы дружили?

Таня улыбнулась. Впрочем, лицо ее было так изуродовано шрамами, что я мог и ошибиться.

— Ни в коей мере.

— Почему же вы пришли?

Она склонила голову набок:

— Хотите, я вас удивлю?

Я кивнул, не зная, что ответить.

— Я тогда вышла из этой комнаты впервые за шестнадцать месяцев.

— Спасибо, что пришли, — смутился я.

Таня недоверчиво посмотрела на меня. В комнате было тихо, слышалось лишь ее дыхание. Не знаю, в чем было дело и было ли это связано со шрамами, но каждый ее вдох звучал так, будто через узкую соломинку втягивали жидкость.

— Пожалуйста, скажите, зачем вы приходили.

— Я уже сказала — чтобы выразить соболезнования. — Она помолчала. — И еще я думала, что могу помочь.