Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

— Потому что Джули Миллер защищалась.

— Глупости, вы сами в это не верите. Крови было слишком много. — Я подался вперед. — Одиннадцать лет назад подставили Кена, а сегодня кто-то хотел сделать то же самое со мной.

Он презрительно хмыкнул:

— Не придумывайте мелодраму. Я вам вот что скажу: полиция не верит в вашу историю с освобождением в духе Гудини. Они думают, что вы хотели убить ее.

— А вы что думаете?

— Здесь отец Кэти. Он готов вас линчевать.

— Естественно.

— Вас это тем не менее удивляет…

— Вы знаете, что я ни при чем. И что бы вы ни говорили вчера, вы знаете, что Джули я тоже не убивал.

— Я велел вам не вмешиваться.

— А я не считаю нужным следовать вашим указаниям.

Пистилло глубоко вздохнул и кивнул:

— Ну что ж, ковбой, тогда поговорим по-другому. — Он шагнул ко мне и посмотрел прямо в глаза. Я не дрогнул. — Сядешь за решетку.

Я вздохнул:

— Свою норму угроз я на сегодня уже получил.

— Это не угроза, Уилл. Вас отправят в тюрьму прямо сейчас.

— Отлично, я требую адвоката.

Он посмотрел на часы:

— Уже слишком поздно. Ночь проведете в камере. А завтра предстанете перед судьей. По обвинению в вооруженном нападении и покушении на убийство. Прокурор потребует, чтобы вас не выпускали под залог, и сошлется при этом на историю с вашим братом. Полагаю, судья удовлетворит его требование.

Я открыл рот, но он жестом остановил меня:

— Не трудитесь возражать. Вам это вряд ли понравится, но мне все равно, виновны вы или нет. Я найду достаточно улик, чтобы вас осудить. А если не найду, то сфабрикую. Можете рассказать адвокату о нашем разговоре — я все буду отрицать. Вы подозреваетесь в убийстве и вдобавок одиннадцать лет помогали скрываться своему брату, тоже убийце. А я один из самых уважаемых людей в стране. Как вы думаете, кому поверит суд?

Я смотрел на него в упор:

— Зачем вы это делаете?

— Я предупреждал, чтобы вы не вмешивались.

— Что бы вы сделали на моем месте? Если бы это был ваш брат?

— Не важно. Вы меня не послушались. В результате ваша девушка убита, а Кэти Миллер чудом избежала той же участи.

— Я к этому непричастен.

— Не важно. Вы способствовали этому. Если бы вы меня послушались, то ничего подобного не случилось бы.

Он был прав, но я не сдавался.

— А вы сами, Пистилло? Если бы вы не замяли дело Лоры Эмерсон…

— Послушайте, я здесь не для того, чтобы заниматься взаимными обвинениями. Вы сейчас же отправитесь за решетку. И не сомневайтесь — я добьюсь, чтобы вас осудили.

Он направился к двери.

— Пистилло! — Когда он обернулся, я спросил: — Чего вы добиваетесь?

Он наклонился, почти касаясь губами моего уха, и прошептал:

— Спроси своего брата.

Я провел ночь в полицейском участке на Тридцать пятой улице. В камере воняло мочой, блевотиной и специфическим кислым потом, характерным для алкоголиков. И все-таки это было лучше, чем дешевый одеколон. Со мной сидели еще двое: уличный трансвестит, который не переставая хныкал и никак не мог определиться, сидеть ему или стоять, справляя малую нужду, и какой-то негр — этот просто спал. Никаких страшных тюремных историй я рассказать не могу: меня никто не бил, не грабил и не насиловал. Ночь прошла без происшествий.

Полицейские из ночной смены слушали компакт-диск Брюса Спрингстина. Как и все мальчишки из Джерси, я знал многие его песни наизусть. Это может показаться странным, но когда я их слышал, то всегда вспоминал Кена. Нам не приходилось переживать трудные времена, мы не гоняли на спортивных машинах, — впрочем, судя по публике на концертах, где я бывал, это можно сказать обо всех поклонниках Брюса. Однако эти песни о борьбе и свободе не только находили отклик в моей душе, но и заставляли думать о брате. Даже в прежние времена, до убийства. Но в ту ночь, когда Брюс пел о «той, что так прекрасна», я думал о Шейле. И снова переживал все, что произошло, испытывая ту же самую боль.

Используя свое право на единственный звонок, я разбудил Креста. Он выругался, услышав новости, и обещал найти хорошего адвоката, а также попробовать узнать что-нибудь о Кэти.

— Да, насчет тех записей в универсаме «Раз-два»… — спохватился он.

— Что?

— Твоя идея сработала. Завтра мы сможем их увидеть.

— Если только я выйду отсюда.

— Ну да, конечно… Если тебя не выпустят под залог, это будет паршиво.

Наутро меня отвезли в суд, расположенный на Сотой улице, и заперли в общей камере в подвале. Если вы не верите, что Америка — это котел, где смешиваются всевозможные нации, то вам следовало бы побывать в этой миниатюрной ООН. Я слышал там как минимум десять разных языков, а количеству оттенков кожи могла бы позавидовать любая фабрика красок. Вокруг пестрели бейсболки, тюрбаны, тюбетейки, шляпы и даже одна феска. Все говорили одновременно, и, насколько я мог понять, каждый доказывал свою невиновность. Впрочем, об этом нетрудно было догадаться и без знания языков.