Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

— Понятно, — кивнул я. — И что, ваши… э-э… услуги пользуются популярностью?

— Еще какой! Вы не поверите! Правда, чаще всего ничего серьезного. Обычно к нам обращаются вышедшие под залог или освобожденные условно. Или те, кто в розыске. Частенько помогаем нелегальным иммигрантам — они хотят остаться в стране, и мы делаем их гражданами. — Он улыбнулся. — Но время от времени попадаются случаи поинтереснее.

— Вроде Шейлы…

— Вот именно. Хотите знать, как это делается?

Я не успел ответить. Эйб продолжал:

— В фильмах показывают совсем не то. Там все слишком сложно: они ищут кого-нибудь, кто умер еще в младенчестве, достают его свидетельство о рождении или что-то подобное, а потом подделывают кучу документов.

— А вы разве не так делаете?

— Нет, мы не так делаем. — Он сел за компьютер и принялся нажимать на клавиши. — Прежде всего это заняло бы слишком много времени. А кроме того, со всем этим Интернетом и прочими глупостями мертвые умирают очень быстро. Они не могут долго оставаться живыми. Вы умираете — и ваш номер социального страхования умирает с вами вместе. Иначе я мог бы просто использовать номера умерших — стариков или пожилых людей, правильно? Ясно?

— Кажется, да. Как же тогда вы создаете новую личность?

— А я ее не создаю. — Эйб расплылся в улыбке. — Я использую те, что уже существуют.

— Не понимаю.

Эйб поморщился, оглянувшись на Креста.

— Ты, кажется, говорил, что он работал на улице.

— Очень давно, — сказал Крест.

— Ну ладно, давайте разберемся. — Эйб Гольдберг снова повернулся ко мне. — Вы видели того человека наверху? Того, что пришел вслед за вами?

— Да.

— Скорее всего, он безработный, так? А может быть, и бездомный.

— Откуда мне знать?

— Только не надо играть в политкорректность. Он похож на бродягу, правильно?

— Пожалуй.

— Тем не менее он личность. У него есть имя. У него есть мать. Он родился в этой стране. И самое главное, — Эйб улыбнулся, воздев руки в театральном жесте, — у него есть номер социального страхования. А может быть, даже и водительское удостоверение. Хотя бы просроченное — не важно. Поскольку у него есть номер, он существует. Он личность. Понимаете?

— Понимаю.

— Теперь допустим, что ему нужно немного денег. Я не хочу знать для чего. Но деньги ему нужны. В отличие от личности. Зачем она ему на улице? Вряд ли у него есть кредитка или недвижимость. Поэтому мы берем и прогоняем его имя через этот маленький компьютер. — Эйб похлопал по монитору. — Мы смотрим, не находится ли он в розыске. Если все в порядке — а в большинстве случаев это так, — мы покупаем его личность. Допустим, его имя Джон Смит. И допустим, что вы, Уилл, желаете регистрироваться в отелях или в прочих местах не под своим именем, а под чужим.

Я понял, что он хотел сказать.

— Значит, вы продаете мне его номер социального страхования, и я становлюсь Джоном Смитом?

— Точно! — Эйб щелкнул пальцами.

— А если мы не похожи?

— Ваш номер не связан ни с какой определенной внешностью. С ним вы можете обратиться в любую государственную контору и получить все необходимые бумаги. Конечно, если вы торопитесь, я прямо здесь, на своем оборудовании, состряпаю вам водительское удостоверение штата Огайо, но оно вряд ли выдержит серьезную проверку. А ваша новая личность выдержит — вот в чем штука.

— А если настоящий Джон Смит во что-нибудь влипнет и ему понадобится собственное имя?

— Он тоже может его использовать. Черт побери, да его могут использовать одновременно хоть пять человек! И никто не узнает. Просто, не правда ли?

— Просто, — согласился я. — Значит, Шейла приходила к вам?

— Да.

— Когда?

— Дня два, может, три назад. Такая милая девушка, — вздохнул он. — Совсем не похожа на наших обычных клиентов. И такая красивая!

— Она не сказала вам, куда направляется?

Эйб улыбнулся и тронул меня за руку:

— Разве в нашем бизнесе задают вопросы? Они не хотят говорить, а я не хочу спрашивать. Мы не болтаем. Никогда. Мы с Сэди дорожим своей репутацией, и, как я уже вам сказал, одно лишнее слово может стоить нам жизни. Вы понимаете?

— Да.

— Вообще-то, когда Ракель первый раз забросил удочку, мы не клюнули. Благоразумие прежде всего. Это главное в нашем бизнесе. Мы любим Ракель, но все-таки промолчали. Ни слова не сказали.

— Почему же вы потом передумали?

На лице Эйба появилось оскорбленное выражение. Он повернулся к Кресту, потом опять ко мне:

— Вы что же, считаете, мы звери? Думаете, мы ничего не чувствуем?