Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

Я загородил ему путь. Ракель посмотрел на меня сверху вниз, прищурившись, словно на чешуйку перхоти у себя на плече.

— Она работала на улице, — сказал я.

— Твоя девчонка?

— Да.

— На Кастмана?

— Да.

Он перекрестился:

— Это нехороший тип, Уилл-красавчик. Кастман был хуже других.

— Почему?

Ракель нервно облизнул губы:

— Здешние девчонки… они как товар — ты меня понимаешь. Купля-продажа, бизнес… Если они приносят доход, то остаются. Если нет — сам знаешь…

Я знал.

— Но этот Кастман… — Ракель прошептал это имя, как некоторые произносят слово «рак». — Он был другой.

— Почему?

— Он портил собственный товар. Иногда просто для смеху.

— Ты говоришь о нем в прошедшем времени, — заметил Крест.

— Потому что он не появляется вот уже… мм… года три.

— Он жив?

Ракель замолчал, глядя в сторону. Мы с Крестом обменялись взглядом.

— Еще жив, — наконец сказал трансвестит. — Я так думаю.

— Что ты имеешь в виду?

Он лишь молча покачал головой.

— Нам надо с ним поговорить, — сказал я. — Знаешь, где его найти?

— Говорят…

— Что?

Ракель снова покачал головой:

— Попробуйте поискать на углу Райт-стрит и авеню Ди в Южном Бронксе. Я слышал, он там.

И трансвестит пошел прочь, уже более уверенно ступая на своих шпильках. Рядом проехала машина, остановилась возле него, и я снова увидел, как человеческое существо тонет во мраке.

В большинстве кварталов города вы бы побоялись кого-нибудь разбудить в час ночи. Но только не здесь. Все окна забиты досками. Вместо двери — кусок фанеры. Сказать, что краска облезала, было бы не совсем верно — она осыпалась кусками.

Крест постучал в фанерную дверь. Откликнулся женский голос:

— Что надо?

— Мы ищем Луиса Кастмана.

— Убирайтесь.

— Нам необходимо с ним поговорить.

— Ордер есть?

— Мы не из полиции.

— А кто вы?

— Мы сотрудники «Дома Завета».

— Здесь нет беспризорников! — закричала она почти в истерике. — Убирайтесь!

— Выбирайте, — сказал Крест. — Или мы разговариваем с Кастманом прямо сейчас, или возвращаемся с кучей копов.

— Я ничего не сделала.

— Зато я могу что-нибудь придумать. Открывайте!

Женщина сделала выбор быстро. Мы услышали стук одного открываемого засова, затем другого. Наконец упала цепочка, и дверь приоткрылась. Я шагнул вперед, но Крест загородил мне дорогу рукой. Надо было подождать, пока дверь не откроется полностью.

— Быстрее, — сказала женщина, ядовито усмехнувшись. — Заходите, я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.

Крест толкнул дверь, и она распахнулась. Мы прошли внутрь. Женщина тут же задвинула засовы. Меня одновременно поразили две вещи. Первая — темнота. Единственным источником света была слабенькая лампочка в дальнем углу, едва освещавшая ободранное кресло да журнальный столик, составлявшие всю меблировку. Вторая — страшная духота и вонь. Густая смесь больничного запаха с чем-то трудноопределимым. Я с трудом заставил себя сделать вдох. Интересно, когда здесь в последний раз открывали окно? Комната, казалось, шептала: «Никогда».

Крест повернулся к женщине, стоявшей в углу. В темноте мы различали только ее силуэт.

— Меня зовут Крест.

— Я знаю, кто вы.

— Мы встречались?

— Это не важно.

— Где Кастман?

— Здесь еще только одна комната, — ответила она, вяло поднимая руку и указывая в темноту. — Он, наверное, спит.

Глаза начали привыкать к темноте. Я шагнул к женщине. Она стояла неподвижно, но, когда я подошел поближе, подняла голову. Я с трудом сдержал изумленный возглас и попятился, бормоча извинения.

— Нет, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы видели.

Она пересекла комнату, встала рядом с лампой и посмотрела на нас. Мы с Крестом не изменились в лице, хоть это было и нелегко. Тот, кто изуродовал эту женщину, постарался на совесть. Когда-то она, пожалуй, была очень хороша собой, но затем будто перенесла пластическую операцию наоборот. Нос, который раньше, видимо, имел правильную форму, теперь был раздавлен, напоминая жука, на которого наступили тяжелым сапогом. Когда-то гладкая кожа рассечена и порвана во многих местах. Углы рта надрезаны так, что невозможно было понять, где они заканчиваются. Щеки и лоб во всех направлениях пересекали уродливые фиолетовые шрамы — так рисует трехлетний ребенок, заполучивший цветные мелки. Мертвый левый глаз смотрел в сторону, другой не мигая уставился на нас.

— Вы работали на улице, — сказал Крест.