Джо Лансдейл - Пойма

— Об этом они тоже говорили, — сказал я. — Папа вспоминал, как вытащил его из водоворота.

— Да. Я там тоже была. Мы тогда на барже катались. Вообще-то мне там быть не следовало. Не годилось девушкам таким заниматься. Купаться по ночам с парнями. Ох не следовало…

— Что же случилось?

— Да, по сути-то, ничего. Рыжий прыгнул в воду, угодил в водоворот, а папа твой прыгнул за ним и вытянул, правда чуть было сам не утоп. Пловец он тогда был отменный.

— Как же получилось, что они друг друга не любят?

— Тут, думаю, дело во мне.

— А что с тобой?

— Рыжий был моим ухажёром, ну а потом я встретила папу и за мной стал ухаживать он. Как раз тогда, на барже. Давно это было. Мы тогда были ещё совсем молодые.

— Так, значит, ему не понравилось, что тебе больше глянулся папа?

— Вроде того. Но меня из-за этого мучила совесть.

— Потому что с ним гулять не стала, да?

— Ой, боже упаси. Но он все уши мне прожужжал насчёт того, что я разбила ему сердце, дескать, это его ожесточило. Про то, что ему больше не нравятся женщины. Не желает, дескать, иметь теперь с ними дела. Я не к тому, что он голубой или что-то в этом роде…

— Голубой?

Мама вдруг осознала, что́ именно сорвалось у неё с языка — такое, чего ей не хотелось со мной обсуждать. По тем временам о подобных вещах почти даже не заикались, уже не говоря об открытом обсуждении. В кругу семьи или в приличном обществе — так и подавно.

— Ой, брось, милый! Я просто имела в виду, что он обозлился на весь женский род и прекратил иметь дело с достойными женщинами.

— А как насчёт недостойных?

Я понимал, что делаю, но старался представить это как можно более невинно.

— Ну, об этом не знаю. — Я заметил, что мама покраснела. — Теперь беги. Неси это папе, покамест еда не остыла, а простокваша не согрелась. Том простоквашу не любит, так что дай-ка наберу ей студёной воды.

Я вообще-то и так был в курсе, что Том не любит простоквашу. Непонятно, зачем мама вдруг решила мне об этом напомнить.

Мама с банкой пошла к колодцу. Я побежал следом, неся оба ведра с едой и питьём. Вот мама опустила ведро в колодец, потащила наверх.

Я спросил:

— Так ты нравилась мистеру Вудро, а тебе нравился папа, а папе теперь не нравится, что тебе нравился мистер Вудро, а мистеру Вудро не нравится, что он тебе не нравился, и теперь ему не нравятся другие женщины?

— Вроде того, — кивнула мама. — На самом-то деле Рыжий мне нравился. Просто я… ну, у нас просто с ним не сложилось.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Она вытянула ведро на колодезный сруб, наполнила банку и закрутила крышку.

— Я тоже так думаю, — вздохнула она. — Ну, беги давай.

— Мама?

— Да?

— А почему мистер Вудро никогда не засучивает рукава?

— Да понятия не имею. Ты беги, беги.

Я поставил банку с водой к банкам с простоквашей и вернулся в поле. Папа с Том припарковали Салли Рыжую Спинку в дальнем углу на лесной опушке под амбровым деревом. Мы сели в тени амбрового дерева и пообедали. Я то и дело украдкой косился на папу и всё пытался представить его молодым, да как он тащит из воды Рыжего Вудро.

В сущности, когда всё это случилось, он и был ещё молод, вероятнее всего, на четвёртом десятке, но мне папа тогда казался дряхлым стариком.

Я задумался: когда он в тот день сказал, что жалеет о спасении Рыжего, — это из-за убийства и того, что сказал Вудро, или всё же из-за мамы?

По сути, я никогда по-настоящему не задумывался о том, что у родителей до моего появления была какая-то своя жизнь, что им в своё время нужно было выбрать друг друга. Просто принимал как должное, что они всегда были вместе. То, что папа может ревновать маму к Рыжему Вудро, попросту не укладывалось в голове. С этой стороны я на отца ещё не смотрел, даже не подозревал, что так можно. Я начинал понимать, почему он всегда так холодно относится к Сесилю. Сесиль заигрывал с мамой, и маме это вроде как нравилось, а вот папе — вовсе нет.

Когда воздух наполнился прохладой, по ночам ударили заморозки, трескучие, будто накрахмаленная сорочка, а луна в небе стала большой, как спелая тыква, мы с Том играли допоздна, гонялись за светляками и друг за другом. Папа часто уезжал куда-то по службе, а мама сидела дома и шила.

Тоби в общем-то снова начал ходить. Хребет у него не сломался, но упавшая ветка перешибла там какой-то нерв. Полностью он так и не оправился, но всё-таки кое-как передвигался, хотя и несколько деревянной походкой, а время от времени у него без всяких видимых причин отказывал таз, и пёс волок его по земле. В основном же он был в порядке и весело бегал, хоть и не очень быстро и чуть прихрамывая. И уж конечно, Тоби по-прежнему оставался лучшим охотником на белок в округе.