Ванесса Сэвидж - Женщина во тьме

– Патрик, эта фотография… Это не то, что…

– Не то? Хотел бы я в это поверить. Не пойму, кто бросил ее в ящик.

Анна. Это она.

– Я говорил себе, – продолжает Патрик, – что ты изменить не могла и кто-то сделал снимок по личным причинам – из мести, но потом вспомнил слова Миа.

– Что ты наделал, – шепчу я.

Опять этот странный невидящий взгляд.

– Миа – хорошая девочка. Она честно рассказала, как все было на самом деле, а я разозлился на нее, потому что не хотел верить.

– Между нами ничего не было, – бормочу я, – он художник, мы говорили о выставке в его галерее. Я хотела сделать сюрприз.

– Думаешь, я не узнал твоего художника? Ты же его рисовала. Рисовала, была у него дома, а меня уверяла, что набросок – фантазия, плод воображения. Нет, ты давно меня обманываешь.

– Он просто друг, ничего больше.

Патрик опять смотрит на снимок: двое за столиком, я подалась вперед, к Бену. Этой сцене можно найти не меньше объяснений, чем картине с парочкой на прибрежной скамейке. «Друзья или любовники?» Я словно слышу за спиной голос Анны.

В кафе было шумно, и я склонилась к собеседнику, чтобы лучше его слышать, а на фотографии все выглядит так, будто Бен меня целует. Его рука лежит на моей. Помню это прикосновение – сердечное, дружеское. От него по всему телу пробежала дрожь.

– Друг? Не лги. Бен завидовал мне еще со школы, потому что сам жил в обшарпанной квартире, а я – в доме с видом на море.

– Патрик, клянусь, я не…

– Молчи. – Он поднимает руку – и она, холодная как лед, касается моей щеки. – Я люблю тебя и буду любить до конца своих дней. И ты тоже. Ты без меня не проживешь. – Муж берет меня за подбородок и, почувствовав, что я вздрогнула, убирает руку и уныло опускает плечи. – Ну зачем тебе кто-то еще? Ты же так меня любила.

– Любила, – говорю, и глаза опять наполняются слезами. – Теперь нашей любви пришел конец. Раньше надо было думать. Ты убил ее. Здесь и сейчас.

– Я был тебе опорой, спасал тебя.

– Лучше б ты этого не делал.

Патрик согнулся, словно от приступа боли.

– Ты меня убиваешь!

Его лицо искажается мукой, но знаю: если останусь – умру сама. Извращенная одержимость, которую муж называет любовью, точно убьет кого-то из нас. И, скорее всего, меня.

– Пусти!

– Ты не можешь так уйти. Я расскажу Джо всю правду, все, что ты сделала.

– Мне все равно. Меня это не волнует.

– Еще как взволнует! С тобой никто не станет разговаривать, не добьешься опеки даже над Миа. Сообщу про передоз – и останешься совсем одна.

– Лучше так, чем с тобой.

Патрик снова наотмашь бьет меня по щеке, голова откидывается назад, ударяюсь затылком о стену, а муж – в который раз! – притягивает меня к себе, душит в объятиях, бормочет бесконечное «прости». Не могу вздохнуть. Извинения сменяются поцелуями. Меня охватывает паника, ведь в этом проклятом доме мы одни. А Патрик все целует и просит прощения, целует и просит прощения.

– Патрик, пожалуйста, отпусти меня.

Он – все еще красивый, в костюме, отросшие темные волосы падают на глаза – отступает на шаг, потом наклоняется и целует меня, но не в губы, а в шею, около уха. Я вздрагиваю, от страха на лбу выступает холодный пот.

– Сара, – шепчет Патрик, – я не хочу тебя наказывать. Не вынуждай.

Он гладит меня по руке, а я закрываю глаза и вспоминаю Бена. Рассматривая мои картины, он так радовался, говорил, что теперь мы будем работать вместе. Конечно, я могла бы воспользоваться этим предложением и его убежищем, но в те минуты передо мной открывалась совсем другая, новая жизнь.

Опять пытаюсь вырваться, а Патрик больно – до синяков – стискивает плечо и притягивает меня к себе.

– Скажи, что любишь меня, – умоляет он.

– Нет, не люблю. Я тебя ненавижу.

Ненавижу. Его, этот дом, эту жизнь, совсем не похожую на ту, какая могла бы быть. Я ненавижу Патрика и говорю ему об этом, используя единственное средство, которым способна причинить ему боль.

– И ты думаешь остаться безнаказанной? Ты думаешь, я отпущу тебя?

Патрик тащит меня через холл к распахнутой двери подвала. Хватаюсь за косяк, муж силой разгибает вцепившиеся в дерево пальцы и заталкивает меня внутрь. Едва удерживаясь на ногах, с криком лечу по ступенькам, и мы оба оказываемся в темноте подземелья.

– Мне очень жаль, – опять говорит Патрик, но на самом деле ничего ему не жаль. На лице только досада, злость и жажда мести.

– Пожалуйста, отпусти меня, – шепчу еле слышно.

– Нет. Никогда.

О чем бы мы говорили с Беном, если б я приняла его приглашение пообедать? Тогда, во время первой встречи, я еще не знала об их с Патриком прошлом. Что бы я могла рассказать своему художнику?