Микаель Ниеми - Дамба [litres]

Он крякнул от досады. Но какая, к черту, кожа? Речь о жизни и смерти.

В салоне становилось все холодней. Дисплей айпода запотел – значит, уже пар идет от дыхания. Вода до того холодная, что ломит мошонку. Надо любым способом выбираться отсюда, иначе конец. И какая глубина? Хватит ли дыхания? Или ему суждено захлебнуться грязной холодной водой и дрейфовать лицом вниз по течению? Отвратительная, недостойная смерть… И в конце концов труп вынесет на берег, как мешок с мусором.

Или остаться? Умереть в своем “саабе”?

Ему сорок четыре, ни жены, ни детей, ни дома. Пропойца-отец, звонит разве что когда нужны деньги на выпивку. Что у него еще есть? Олени… после “сааба” в его жизни главнее всего олени. Хотя он оставил оленеводство еще в юности. Старший брат захапал все угодья – что ему оставалось делать? Показал средний палец и брату, и всяким мелким начальникам в саамском селении и ушел. Вот так и началась его взрослая жизнь. Обида поначалу казалась невыносимой, но со временем все сгладилось. Он примирился с судьбой.

Почему он вспомнил про оленей именно сейчас, в эту страшную минуту? Покачивающиеся рога, поднятые к западному ветру мягкие замшевые носы, любовные игры, безобидные драки самцов…

Адольф Павваль воткнул в уши затычки айпода и нашел “Буоремус” Симона Иссата Марайнена [15] Симон Иссат Марайнен (р. 1980) – саамский поэт и певец, мастер йойка, саамских народных песнопений. Buoremus – чудесный день ( саамск .). . Потрясающий йойк, особенно для человека, застигнутого всемирным потопом. Под звуки нежно вибрирующего голоса он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы запастись кислородом, использовать весь оставшийся в салоне воздух. Зажмурился и нажал рукоятку двери – надо за считаные секунды ужом пролезть через оплетающие машину ветки и вылететь на поверхность… если она есть.

Хинкен похож на бегемота. Огромная безвольная туша. Рубаха задралась, мелко дрожит дряблый жир на животе.

– Помоги же, Хинкен! У меня сил не хватает!

Никакой реакции. Но вроде бы в сознании: моргает, глаза плавают из стороны в сторону. Губы, правда, застыли в какой-то кривой усмешке. Чему он усмехается?

Гуннар Ларссон завел руки под мышки Хинкена и напрягся. До “вольво” приятеля всего-то несколько шагов по траве, но самому не справиться – слишком уж тяжелый.

– Погоди, сбегаю найду кого-нибудь. Как ты? Переживешь?

Хинкен кивнул. На губах пузырится пена. И как назло, дорога совершенно пуста. Ни одной машины.

– Надо звонить в “скорую”… я возьму твой телефон.

Гуннар подобрал упавший мобильник Хинкена. Старый кнопочный телефон, идиотски маленький. Миниатюризация … Для кого такие делают? Цифры как муравьи. Нужны хотя бы очки, а еще лучше лупа или микроскоп. Наугад набрал 112, но мобильник молчал.

– Помоги, Хинкен. Я не умею…

Протянул телефон приятелю и вздрогнул. Отходит он, что ли… Глаза подернулись белесой пленкой. Господи… уже не моргает. Еще дышит, но поверхностно и судорожно. Лицо медленно наливается синевой. О дьявол, надо торопиться. Сердце, наверное. Надо срочно в больницу. Положил руку на шею, попытался нащупать пульс в складках жира. И нащупал – быстрые, неравномерные, еле ощутимые толчки.

Куда надо уходить? Зачем? О чем бормотал Хинкен?

Гуннар Ларссон посмотрел на Люлеэльвен – ничего необычного. Река подернута пеленой осеннего дождя.

Сменил тактику. Волочь тело ему не по силам – полтора центнера, не меньше. Подсунул руки под спину, напрягся и перевернул толстяка на живот. Передохнул, еще одно усилие – и тот снова оказался на спине. Как мешок с мукой – поднять или тащить невозможно, а катить не так уж трудно. Вернее, трудно, но не так, как волочь, ухватив под мышки. Еще одно усилие – и Жбан опять на спине. Голова каждый раз с глухим стуком падает на землю, но от этого никто не умирал – размокшая от дождя, мягкая земля густо заросла травой. Другого способа нет. Вот и машина.

Гуннар выпрямился, машинально потянулся и дернул ручку двери. Заперто.

– Где у тебя ключи?

Спросил просто так, не ожидая ответа. Пошарил по карманам и достал из брюк ключи – этакая модерновая штуковина с кнопками и малопонятными символами. Начал нажимать все кнопки подряд. Наконец замок мягко чмокнул, приветливо подмигнули фары. В салоне включилось освещение.

Открыл заднюю дверь.

Оставалось самое трудное – втащить на сиденье.

Гуннар вновь просунул руки под мышки и, застонав, приподнял безжизненное тело. В молодости он бы справился с этой задачей мигом. Пусть не мигом, но точно бы справился. Он был довольно силен тогда. Ну, может, и не Шварценеггер, не гора накачанных мышц, но силен. Как-то отнес на спине оружейный сейф в спальню на втором этаже. Тяжеленный сейф, без всякой помощи, по лестнице, – и ничего. Но когда это было… Подташнивает, слегка закружилась голова – верный признак: упало давление. Все не как у людей, у всех в его возрасте высокое, а у него низкое. Слишком мало кислорода доходит до мускулов.