Сергей Аникин: Могильный улей

— Прошу тишины! — тут, резко ударив молоточком по столу, судья решил закончить их спор.

— Извините, ваша честь, — заявил адвокат.

Затем он кинул свой взгляд на меня. Я ответил тем же и посмотрел на него. Он молчал где-то секунды три. Мне показалась на этот короткий кусок нескольких секунд, что он проник в мой мозг и начал там копаться, как назойливая муха.

— Подсудимый, встанете! — наконец он обратился ко мне.

Я встал и резко перевел взгляд на прокурора.

— Подсудимый, поясните суду, кто начал первый драку — вы или он, — с издевкой спросил он у меня.

— Он начал первый! — я ответил тоже на повышенных тонах.

— И еще скажите, вы не отрицаете, что вы убили обоих? — прокурор начал давить на меня.

— Протестую, ваша честь, давление на клиента! — в разговор вмешалась Орловская.

Глядя на нее, можно было сказать, что она и мухи не обидит, но характер у нее был, я бы сказал, мама не горюй. Следующую фразу я не ожидал от судьи:

— Протест отклонен! — строго заявил судья.

— Я не отрицаю: да, я убил, но это было в качестве самозащиты.

— И вы готовы нести наказание, которое вынесет суд? — прокурор произнес это, как будто загнал бедного кролика в угол и кинул к нему голодного удава.

— Да, — ответил я.

Затем, я вам скажу, судья обратился к присяжным, которые ушли в совещательную комнату для вынесения приговора по настоящему уголовному делу, а мы остались в зале суда. Я сидел, в голову никакие мысли не приходили, время начало тянуться, и я прикрыл глаза. Затем меня разбудил голос секретаря:

— Прошу всех встать! Суд идет!

Все встали, и когда я открыл глаза и встал, то присяжные уже стояли на своих местах.

— Скажите, коллегия присяжных вынесла вердикт по делу?

С места встала старшина и ответила:

— Да, ваша честь.

— Передайте его мне для ознакомления.

Она подошла к судье и передала ему листок. Он взглянул. Я в этот момент смотрел на его лицо, и хоть я не был пророком, но я смог прочитать в его глазах, что приговор будет оправдательным. Затем старшина вернулась на свое место и начала зачитывать:

— Имеет ли место умышленное убийство? Нет, не имеет, — строго произнесла она.

Я в это момент посмотрел на Муравьеву, она сжала зубы, напрягла скулы. Желваки на ее лице ползали, как дождевые черви, лоб ее свернулся, «как меха баяна», глаза налились кровью. Одним словом, я вам скажу, у нее было такое лицо, как будто она одна приподняла пианино. Затем я снова перевел взгляд на судью.

— Заслуживает ли подсудимый снисхождение? — старшина произнесла эту фразу и замолчала. Я в этот момент тоже напрягся. И затем она продолжила: — Да, заслуживает.

В этот момент моя улыбка растянулась до уровней плеч. С места вскочила Муравьева Татьяна и начала срываться на нервный крик:

— Да что вы делаете! Его убить мало, он убил мою единственную дочь! Вы все продажные!

В этот момент судья взял молоток и начал стучать им по столу, но ее истерический крик заглушил, на мой взгляд, эти удары. И вдруг он остановился.

— Муравьева, я штрафую вас на тысячу рублей! — в этот раз на нервной ноте произнес судья.

Я в этот момент еще раз улыбнулся, но лучше бы я сел на срок и отмотал его. Потому что впереди меня ждал настоящий ад. Хотя я об этом еще не знал.

Примерно через десять минут судебное разбирательство закончилось. Я вышел на улицу. Погода радовала меня, ветра не было. Было тепло, и снег валил хлопьями. Я подходил к своей машине и вдруг сзади услышал какие-то шаги. Я остановился, но в этот момент мне чья-то рука окинула через плечо и ладонь прислонила мне губку, пропитанную эфиром, на нос. Это было делом трех секунд, я даже не успел вывернуться, как мои ноздри вдохнули эфир. Затем в глазах появился туман, а потом тьма.

Я очнулся примерно в обед, ну, если верить тому, что справа от меня было огромное, выкрашенное в белый цвет деревянное окно. Мое горло жег сильный привкус эфира, и меня слегка подташнивало.

Я протер глаза фалангами пальцев и начал осматривать помещение, где я находился. Это была комната длинной десять метров, а шириной четыре метра. На потрескавшемся потолке висел на оголенных проводах старый пыльный патрон, в патрон была ввинчена лампочка. На стенах были наклеены серые обои, пол был выложен сосновыми досками, и, глядя на него, можно было смело сказать, что его только недавно поменяли. И хотя из открытой настежь форточки в комнату поступал морозный декабрьский воздух, мне было жарко, как в парилке. Потому что старая, висевшая под окном проржавевшая батарея грела не на шутку, да и еще, чуть не забыл, точно такая же батарея была ввинчена в стену с другой стороны, по правую руку от меня. Напротив моей односпальной кровати с матрасом, на которой я лежал, находилась деревянная межкомнатная дверь. Каркас моей кровати был сварен из металлических, выкрашенных в темно-синий цвет трубок. Я лежал под толстым верблюжьим одеялом.