И вот, вскоре после появления шкатулки, всё начало меняться.
Как-то раз мистер Питерсон пришёл из своей страховой конторы пораньше с букетом маргариток (любимые цветы миссис Питерсон) и с новостями о неожиданном повышении. Они отметили эту удачу пиццей, мороженым с сиропом и — представьте себе! — долгой прогулкой по окрестностям.
А потом, где-то в начале зимы, Гвенди заметила, что они перестали пить. Не стали пить меньше, а именно перестали совсем. Как-то раз после школы, до того, как родители вернулись домой, она обыскала дом сверху до низу и не нашла ни единой бутылки спиртного. Даже в старом холодильнике в гараже не было любимого пива мистера Питерсона — «Блэк лейбл». Его заменил ящик сарсапариллы.
В тот вечер, пока отец заезжал к Джино за спагетти, Гвенди спросила у матери, в самом ли деле они бросили пить. Миссис Питерсон засмеялась.
— Если ты хочешь знать, вступили ли мы в «Анонимные алкоголики» или дали клятву отцу О'Малли — нет.
— Ну а… чья это была идея? Твоя или его?
Мать рассеянно взглянула на Гвенди.
— Да мы, кажется, и не обсуждали этого.
Больше Гвенди не стала ни о чём спрашивать. Тут уместна была ещё одна поговорка её отца: «Дарёному коню в зубы не смотрят».
А неделю спустя это маленькое чудо увенчалось такой вишенкой на торте: Гвенди вышла на задний двор попросить отца подвезти её в библиотеку и с изумлением обнаружила мистера и миссис Питерсон, которые держались за руки и улыбались друг другу. Просто стояли в зимних куртках, пар шёл у них изо рта, а они смотрели друг другу в глаза, как воссоединившиеся влюблённые из «Дней нашей жизни». Гвенди с разинутым ртом замерла на месте, глядя на эту сцену. Слёзы выступили у неё на глазах. Она и не помнила, когда они в последний раз так смотрели друг на друга. Может быть, и никогда. Стоя у кухонного крыльца, сжав в варежке меховые наушники, она подумала о мистере Феррисе и его волшебной шкатулке.
«Это она сделала. Не знаю, как и почему, но это она. Это касается не только меня. Выходит, это что-то вроде… не знаю…»
— …зонтика, — прошептала она, и это было именно то слово. Зонтик, который может защитить всю её семью и от солнца, и от дождя. Всё у них в порядке, и если не налетит сильный ветер и не вывернет зонтик наизнанку, то всё и останется в порядке. «А с чего бы этому случиться? Не с чего. Оно и не случится. Если я буду беречь шкатулку. А как же иначе? Это теперь моя шкатулка».
Однажды вечером в четверг, в начале августа, Гвенди везёт мусорный бак к дороге, когда Фрэнки Стоун подъезжает к ней на своём синем «Эль Камино». В колонках громыхают «Роллинг стоунз», и Гвенди чувствует, что из открытого окна пахнет марихуаной. Фрэнки убавляет громкость.
— Прокатимся, красотка?
Фрэнки Стоун вырос, но не похорошел. У него жирные тёмные волосы, россыпь прыщей, словно следы от дроби, и самодельная татуировка AC/DC на руке. Кроме того, от него чудовищно воняет потом. Ходят слухи, что на концерте он подсунул наркоту одной хиппушке и изнасиловал её. Скорее всего это неправда — Гвенди знает, какие слухи иногда распускают в школе; но он вполне похож на того, кто способен подсыпать таблетки девушке в стакан.
— Я не могу, — говорит Гвенди, жалея о том, что на ней только короткие джинсовые шорты и обтягивающий топ. — Мне надо делать уроки.
— Уроки? — хмурится Фрэнки. — Мать твою, кто летом делает уроки?
— Я… Я хожу на летние курсы при муниципальном колледже.
Фрэнки высовывается из окна машины, и хотя до него с десяток футов, Гвенди чувствует вонь у него изо рта.
— Ты ведь не стала бы мне врать, правда, красотуля?
— Я не вру. Счастливо, Фрэнки. Пойду к своим книжкам.
Гвенди разворачивается и идёт к дому, довольная тем, как обошлась с ним. Не успевает она пройти и пяти шагов, как что-то твёрдое ударяет её в шею. Она вскрикивает — не от боли, а от удивления — и оборачивается к дороге. Пивная банка лениво крутится у её ног, изрыгая пену на тротуар.
— Ты такая же, как все эти сучки-воображалы, — говорит Фрэнки. — Я думал, ты другая, а ты такая же. Считаешь, что никто тебя не достоин!
Гвенди потирает затылок. Там уже выросла шишка, и она вздрагивает, коснувшись её.
— Уезжай, Фрэнки. Пока я не позвала отца.
— На хер твоего отца, и тебя тоже. Я тебя знал, когда ты ещё была уродиной-жиртрестом.
Фрэнки наставляет на неё палец-дуло и улыбается.
— И снова ей станешь. Жирные девчонки становятся жирными тётками. Так всегда бывает. Покеда, Гудиер!
Читать дальше