Эбигейл Дин: Девушка А

— Ну, — сказала я, — ведьма, кажется, мертва.

— Ты видела тело?

— Боже упаси. Я не захотела смотреть.

— Но тогда… это точно? Ты уверена?

— Вполне уверена.

Я сказала ей про дом на Мур Вудс-роуд и про наше большое наследство.

— У них было двадцать тысяч фунтов? Ничего себе новость!

— Новость? После нашего-то роскошного детства?

— Не знаю, как ты, а я так и вижу, как Отец делает заначку: «Бог мой да восполнит всякую нужду вашу» [3] Из послания «К Филиппийцам», 4:19. , — какой бы она ни была.

— И дом! — воскликнула я. — Просто не верится, что он еще стоит.

— Слушай, а найдутся ведь любители таких развлечений. В Лос-Анджелесе, думаю, есть такие экскурсии: посещение мест убийств, смерти знаменитостей и всякое такое. Короче — извращение.

— Ну, Холлоуфилд далековато находится для таких экскурсий, ты не находишь? Да и не тянет наша история на «Черную Орхидею» [4] Здесь имеется в виду убийство Элизабет Шорт, известной под прозвищем The Black Dahlia — Черный Георгин, совершенное в 1947 году. Одно из самых громких и загадочных преступлений в США, которое так и не было раскрыто. Известный автор детективов Джеймс Эллрой на основе этого случая написал в 1987 году роман «The Black Dahlia». В переводе на русский он был издан под названием «Черная Орхидея». Его экранизация вышла в 2006 году. — Примеч. пер. .

— Боюсь, спрос будет не слишком большой.

— Билеты придется просто раздаривать.

— А вообще экскурсии — это хорошая идея, — сказала Эви. — С нашим участием проект превратится в золотую жилу. Можно будет сменить деятельность, если юриспруденция подкачает.

— Эту нишу уже давно занял Итан, — ответила я. — Но что, в самом деле, делать с этим чертовым домом?

Вновь раздался чей-то смех. На этот раз ближе.

— Ты где? — спросила я.

— На пляже. Тут сейчас будет что-то типа концерта.

— Тогда обязательно сходи.

— Ладно. Я по тебе очень соскучилась. А дом… — Там у нее бушевал ветер, захлестывая солнце через океан. — Нужно, чтобы в нем поселилось счастье. Это взбесило бы Отца больше всего на свете.

— Отличная мысль!

— Ладно, мне уже пора.

— Веселись там!

— Обязательно. А ты сегодня молодец.

План был такой: мы, как агенты под прикрытием, прислушивались к каждому шагу Отца. В Эпоху привязывания мы даже делали записи в нашей Библии огрызком школьного карандаша (Книга Бытия, 19:17 — тогда мы еще не утратили вкус к мелодраме [5] Речь о сюжете из Книги Бытия о том, как Бог уничтожил города Содом и Гоморру за грехи, но перед этим племяннику Авраама Лоту велел взять жену и двух дочерей и бежать прочь. Об этом и гласит 19:17: «Когда же вывели их вон, то один из них сказал: “Спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть”». ). Когда мы больше не могли добраться до книги, я выучила отцовский распорядок дня наизусть; мисс Глэйд, когда я еще ходила в школу, научила меня, как нужно запоминать.

— Представь себе дом, — говорила она. — В каждой комнате происходит что-то, что тебе нужно запомнить. В холле свалился Франц Фердинанд — его только что застрелили. Ты идешь в гостиную, и мимо тебя мчатся к выходу сербы, они в панике — начинается война. На кухне — Австро-Венгрия, сидит с оставшимися союзниками. Ну-ка, кто у нас среди них?

Отец присутствовал всюду, поэтому распорядок его дня расшифровать было гораздо проще.

После стольких месяцев, проведенных в комнате, я знала, как скрипит каждая половица, как щелкает каждый выключатель в доме. Я живо представляла себе, как туша Отца передвигается по комнатам.

Мы несколько раз дежурили по ночам, в своих постелях и выяснили — встает он поздно. Зимой, когда раздавались его первые неторопливые шаги, было уже светло. Наша спальня располагалась в самом конце коридора, его — через две двери, так что ночное время никак не подходило: он спал очень чутко и догнал бы нас в считаные секунды. Бывало, я проснусь, а он или в дверях или стоит, склонившись у моей постели, как будто что-то задумал. Но что бы ни было у него на уме, он всегда отступал и через некоторое время растворялся в темноте.

Утро они с Матерью и Ноем проводили внизу. Дом наполняли вкусные запахи, мы слышали, как родители читают молитвы, смеются над чем-то, нам недоступным. Если Ной плакал, Отец тут же уходил в сад. Хлопала кухонная дверь. В саду он занимался — кряхтение доносилось до нашего окна. Иногда заходил к нам перед обедом — сияющий, кожа покрасневшая и влажная — варвар после битвы, несущий полотенце как голову врага. Нет, утро тоже не подходило: входная дверь оставалась запертой, и каким бы путем мы ни спустились вниз — через кухню или прямо через окно, — Отец оказался бы тут как тут.