Эбигейл Дин - Девушка А

Дорога, извиваясь, шла под горку, нога у меня подгибалась; я свернула к стене вдоль одной стороны улицы и уцепилась за мокрые камни. Держась для равновесия за стену, я продолжала идти, теперь уже по темной стороне, поскальзываясь на опавших листьях, хрупких от мороза, и подмерзших лужах. Боль ненадолго отступила, я как будто очнулась ото сна; но она вот-вот вернется, и тогда я уже не смогу ее игнорировать.

Показался конец Мур Вудс-роуд. За ним я увидела проносящийся мимо свет — фары. Я рванула на них, руки в примирительном жесте — машина затормозила прямо передо мной. Я опустила их на капот — он был теплым, от моих ладоней на нем остались ржавые отпечатки. Женский силуэт внутри — водитель выбралась со своего сиденья, неуверенно приблизилась ко мне и попала в полосу света. Одетая в костюм, с мобильным телефоном в руках — она показалась мне какой-то необыкновенно яркой и чистой, как гостья из нового ясного мира.

— О господи! — воскликнула она.

— Меня зовут, — начала я, — Александра Грейси. — И больше ничего я вымолвить не смогла. Оглянулась — позади осталась Мур Вудс-роуд, тихая и молчаливая. Я села на дорогу и потянулась к женщине, та дала мне руку, и, пока она звонила в полицию, я так и держалась за нее, не выпуская.

Я проснулась среди ночи, замерзнув под воздухом, дувшим из кондиционера, и завернулась в одеяло. Снаружи уже рассветало, но транспорт еще не начал ходить. Здорово проснуться вот так — когда до утра еще несколько часов. Утром станет лучше.

Уже почти провалившись в сон, я вдруг напряглась. Вспомнила, как падала из окна пятнадцать лет назад. Удар о землю — полусон-полувоспоминание. Колено пронзила фантомная боль. Мать в дверях кухни. Я перевернулась на другой бок. Я стою в саду в неясном свете зимних сумерек, на мне — грязная футболка и больше ничего. Нога волочится сзади, как цепь с ядром. Матери ничего не стоило меня остановить. На этот раз — во сне — я расслышала, разобрала за стуком собственного сердца: «Беги», — вот что она сказала.

Далеко, к северу отсюда, для нее уже готовили могилу, орудовали лопатами в теплом, розовом рассвете — чтобы похоронить ее, прежде чем взойдет солнце.

Она сказала:

— Беги.

Итан перезвонил мне прежде, чем умолк будильник. Мой брат уже совершил пробежку по берегу реки и сейчас кормил собаку, жарил яичницу — в общем, на слух его утро казалось идеальным, как рекламный ролик.

— Ну, рассказывай.

И я рассказала. Ему понравилось, что в коробке с вещами Матери обнаружилась статья о его работе; Итан попросил меня зачитать ее, чтобы понять, о каком именно проекте идет речь.

— А, этот… Ну так это ж старый проект.

— Хорошо, что Times и твои «Трудности прощения» она не увидела.

Итан промолчал.

— Так ты какое-то время будешь здесь? — спросил он. — Обязанности исполнителя и все такое.

— Поработаю в Лондоне эту неделю. Посмотрю, как пойдет. Я думаю, что нам, возможно, придется съездить в дом.

Я, кажется, даже услышала, как он прокручивает все это в голове — вспоминает наши окна, сад, парадную дверь и остальные двери. Каждую из комнат. Я рушила его утро.

— Ладно, найдем время. Слушай, а приезжай-ка ты в Оксфорд — побудешь у нас с Аной. По пятницам ходит вечерний поезд. Ты же сто лет в Англию не приезжала. Будет здорово повидаться до свадьбы.

— Не знаю, надолго ли я смогу остаться, все зависит от работы.

— А ты скажи им, что у тебя умерла мать. По такому случаю тебе положены какие-то дни.

Залаяла собака.

— Черт! — сказал Итан.

— Я думаю, что смогу.

— В пятницу. Когда сядешь на поезд — звони.

Как в самом начале, так и в самом конце — только Итан и я.

Первыми родились — последними усыновлены.

На то, чтобы уладить все формальности, ушло несколько месяцев. О том времени у меня осталось мало воспоминаний, и каждое из них теперь казалось мне утрированным, как будто я взяла чью-то чужую историю и вообразила, что она — обо мне.

Когда я очнулась, со дня моего бегства миновало уже несколько дней и несколько операций. Медсестры усадили меня в ванну и принялись мыть. Понемногу проступала кожа — белая; я и забыла, что она такая. Меня отмывали несколько часов, и каждый раз, когда они останавливались, я просила их продолжать: грязь была у меня в ушах, в локтевых сгибах, между пальцами на ногах. Когда они закончили, я ухватилась за ванну и отказалась вставать.

— Еще не все отмыли.