Вячеслав Ястребинский - Последняя песнь соловья

Почесала ее за ушком. Ей явно это был приятно. Зажмурила глаза и хвостом стала махать, как маятником. Туда-сюда, туда-сюда.

Она была уже старая. И скорее всего, нечасто на ее долю приходились такие вот моменты. Видимо, ее давно все позабыли, оставили охранять заброшенное строение. Ни тепла, ни ласки. Одна, совсем одна. Лишь ласточки составляют хоть какую-то компанию. Она обрадовалась моему обществу. Я всегда умела найти общий язык с животными. Не в буквальном смысле, конечно. Нет. А вот так. Никогда не могла оставаться равнодушной. Всегда было жалко дворовых кошек и собак. Заведут их люди, а потом выбрасывают за ненадобностью. Сердце кровью обливается.

Я сидела на корточках и приглаживала собаке шерсть. Вдруг я услышала громкий звук. Собака вскочила и навострила уши.

– Кхем.

С другой стороны здания вышел мужик. На нем были надеты спортивные штаны с белыми полосками и старая замызганная майка с дырой на животе. Он почесал живот через дырку, протер глаза и громко рыгнул. Затем заметил меня и собаку.

– З-здрасти, – сказала я.

Собака оскалилась на него.

– Уф! – Отмахнулся он от нее и побрел по дороге в сторону холма.

Он отошел от нас уже метров на двадцать. Собака гавкнула ему вслед.

– Тише, все хорошо.

Какая странная вышла встреча.

А из треснутого окна бирюзового строения на меня смотрела тьма. И было в этой тьме что-то пугающее, но в то же время успокаивающее. Сосредоточение всей тишины, возвышающееся над рекой. А ласточки уже оправлялись в свои гнезда до следующего утра. В небе начали зажигаться первые звезды. Только вот позади меня сверкали молнии, да гремел гром. Темные-темные тучи охватывали небо в свои тяжелые объятия. Ветер усиливался, и на душе становилось как-то неспокойной.

Мужик брел к холму и в вечерних сумерках был виден лишь его силуэт, покачивающийся из стороны в сторону. Закралось такое чувство, что вот-вот он должен упасть. Но, тем не менее, этого не случилось. Он скрылся в тенях и пропал из виду. На холме том, куда направился мужик, виднелся храм. Его золотые купола подсвечивались с каждой новой вспышкой. А лес качался на ветру, негодующе размахивая листвой. Гром отражался от холодной бирюзовой стены и застывал на секунду в воздухе.

Там впереди уже идет дождь. Он разгоняет людей по своим домам, тушит костры, стучит по поверхности реки. Буря приближается. Все ближе и ближе, располосовывая небо яркими вспышками. Гром сотрясает землю, заставляя сердце мое замереть. Природа бушует своей яростью. Даже все птицы скрылись по гнездам, прекратив пения. А собака прижалась ко мне. Ей тоже не по себе.

Я наблюдаю за приближающейся тучей. Вот первая капля падает рядом на асфальт, за ней тут же следующая. Холодная вода касается моей руки и щеки, остается мокрым пятном на кедах. Дождь усиливается. Тьма сгущается.

Приходится подняться и подбежать к лестнице. По металлическим ржавым ступеням мои шаги звучат так громко. Дождь льет, перебивая шум реки. Непроницаемой стеной выливается на нагревшуюся за день землю. Пар поднимается от раскаленного асфальта. Дымка клубится над темной рекой. Я добегаю до последней ступени. Изрядно промокла. В надежде тяну на себя дверную ручку. Ничего. Дверь еле заметно дернулась, но не открылась. Я сильнее наклоняю ручку вниз. Тяну изо всех сил. Раз-второй-третий. И дверь поддается. Открывается. На меня из тьмы вырывается затхлый запах пыли, бетона и тухлой речной воды. Пленяет меня и затягивает внутрь. Дверь с лязгом и скрипом закрывается за моей спиной, оставляя меня в полной темноте.

Моей ноги касается что-то. Я отхожу на шаг и прижимаюсь к стене. Ничего не видно. Но тут блеснула молния, подсветив сквозь окна небольшое помещение. Собака, оказывается, забежала со мной и теперь принюхивалась, изучая новое для себя место. Помещение было абсолютно пустое, если не учитывать старый красный диван, из которого выглядывало несколько пружин. Голые серые стены окружали со всех сторон. Снова воцарилась тьма. Раздался гром, от которого затряслись стекла. Я отлипла от стены и сделала несколько неуверенных шагов вперед. Собака была рядом. Лизнула мою руку. Хоть я и знала, что это она, но стало как-то не по себе. Что-то мокрое и шершавое касается твоей руки в темноте неизвестного места. Это заставляет остановиться и перевести дыхание. Сказать мысленно себе, что все нормально, все хорошо.

Я дошла до дивана, который стоял посреди этой комнаты. В темноте врезалась в него ногой и отбила голень. Охая и ахая, кое-как все же села на диван. Он издал противный скрип и продавился. Я не хотела думать о том, что до меня он успел повидать. Кто спал на нем, сидел и вообще что делал. От него исходил весьма неприятный запах, а коснувшись подлокотника, я ощутила что-то липкое и мерзкое.