Лиза Борейш: Блудный сын Франции. Роман

Я прочёл в газете, что выставка Либермана прошла с большим успехом, но ему стало в конце нехорошо. (Ох, как я радовался, пить надо меньше! Сердце прихватило! У Жоржа не сердце прихватило, его нет, а печень. Не хочу хвастаться, но в его возрасте не надо пить так, как в моём. Кстати, а ведь в нашу последнюю встречу это я был навеселе, а не он!) Я – трудный подросток, а он – грязный старик. Почувствуйте разницу, ему пятьдесят один! Пора-пора, Либерман, закругляться. Мне не важно, на какой свет ты отправишься, но солнце ты загораживать мне не будешь и расходовать мой кислород – не будешь! Надышался, нагрелся, испоганил многим жизнь (я знал от Жака, что Дениз – третья жена паршивца), но не знал, являюсь ли я рекордом его пакостей. Возможно, что и нет, и не надо тянуть на себя терновый венец. Мне хуже всех! Очень удобная позиция. Последние дни августа прошли без шума и ярости, я не был обкурен, я не был пьян, я собирался в школу и вёл у себя в дневнике записи. В том дневнике, который личный. Жаль, но его придётся сжечь. Я не могу оставлять такие записи при себе. А не записывать туда важное я тоже не могу. Я люблю помнить, как можно дольше. Я записываю в дневник мрачные стихи и зловещие планы. Последние – в самых общих чертах.

С наступлением осени время начинает идти быстрее, заставляя меня собраться с силами. Я не разговариваю с Жаком. Дал ему прозвище «Жако», дескать, он повторяет чужие остроумные фразы и высказывания, не в силах сказать ничего своего. Это сработало: Либермана-младшего стали дразнить, и он окончательно во мне разочаровался. Дружба умерла. Получилось. Я от него отделался, я это чувствовал. И он тоже. Я остался без друзей и проблем. На уроке математики, которая давалась мне хуже, чем всё остальное, я вспомнил, что забыл о перчатках. Именно в самые неподходящие моменты мне вступают в голову верные мысли! А что если на бите останутся отпечатки моих пальцев? Я её, конечно, выкину, но мало ли? Я очень далёк от спорта (я ведь ребёнок нервный, слабенький, не то что мой дражайший кузенище Лоран, уж он-то не подведёт, выступит на городском празднике!) и не знаю, какие перчатки кто носит. Знаю только, что в футбол играют всем, кроме рук. Да и к тому же, надо такие перчатки, которые сжечь очень легко! Садовые перчатки! Такие тряпичные, но плотные. В садоводстве есть своя изюминка. Теперь я понимаю, что значит «врага голыми руками не возьмёшь». Надо не оставлять отпечатков. Перестраховался – и забивай на здоровье садового вредителя! Да, о садово-парковом. Жорж Либерман выходил гулять с сигарой вечером в один небольшой парк, тот, что рядом с его домом. Как штык! С девяти до десяти он ходит и скептически озирает мир, вот, мол, все суетятся, копошатся и ползают, а он будет рисовать их шевеление! У, гнида! Я, было, дал ему прозвище «Паук», но вот это вот на букву «г» Жоржу подходило больше. Когда я узнал, что Эдит, девочка, с которой вроде бы стал дружить Жак, тайно влюблена в его отца – гениального художника – так, теоретически-романтически- невинно, но всё- таки влюблена, меня перегнуло пополам! А почему, собственно, он вообще нравится женщинам?! По какому такому праву? Всё хорошее когда-нибудь кончается. Меня стали мучить ночные кошмары. Они пришли тогда, когда солнце стало холодным. Около треклятого лицея, если смотреть с третьего этажа из окна, виден пятачок дикой герани, светло-сиреневого цвета. Уж не знаю, с какой стати, но эта герань выводила меня из себя. Я по ночам видел, как иду по цветам, а под ними скрывается болото, и я туда медленно погружаюсь. Очень постепенно, очень неизбежно. Я кричу, а никого нет, чтобы меня услышать, и в итоге меня просто засасывает в эту лужу зелёного и фиолетового. Я тону. Тону. Я просыпаюсь с тяжёлым чувством предстоящего. Я знаю своё будущее. Я не верю в толкование сновидений. Всю осень я не мог выбрать, что хуже: бессонница или кошмар, снотворное или крепкий чай из китайского лимонника. Я не учился на совесть. Я на совесть ждал, когда я покончу со всей этой белибердой. Думал, а сколько времени надо будет потом бояться? Если меня не схватят? До конца учебного года? Как понять, что на меня никто не подумает? Когда можно переставать читать про себя молитвы, в которые не очень-то веришь, особенно учитывая обстоятельства? Совершил смертный грех – и молишься, чтобы тебя не скрутили! Да все они так делают, я почти уверен. Убийцы. Грабители. Насильники. Думаю, все боятся наказания.

– Ты полил цветы?

– Да, мадам Атталь.

– Ты хороший мальчик, Ив. Не то что эти паразиты. Им бы понравилось, если бы их руки и ноги поломали? Растения тоже живые!