Микола Адам - Дочка

– Алло!

– Простите, могу я услышать Дмитрия Михайловича Миллера?

– Это я.

– Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, это Алиса…

– Какая Алиса?

– Ваша дочка.

– Кто-кто?

– Я понимаю… Не кладите, пожалуйста, трубку… Я понимаю, что это дико звучит…

– Послушайте, если это шутка такая, то не смешно. Совсем.

– Дмитрий Михайлович, пожалуйста, поверьте мне, я говорю правду, я не обманываю вас…

– Барышня, как вас там, у меня нет никакой дочери и никогда не было…

– Вам просто не сказали, не сообщили… Я сама узнала, что вы мой отец совсем недавно. Я сама в шоке!!!

– Кто вам сказал, что вы моя дочь?

– Никто не сказал, я подслушала, как о вас и о моей маме говорили мама и папа, точнее, я думала, что они мои родные мама и папа. Оказалось, что мамой я считала сестру моей настоящей мамы, а папа вообще ни при чем…

– Почему я должен вам верить?

– Потому что я ваша дочка, потому что я прочитала все ваши книги, потому что я очень на вас похожа, а не на своего папу, потому что…

– И… что вы хотите от меня?

– Давайте встретимся. Это не телефонный разговор, Дмитрий Михайлович. Вы только взглянете на меня и поймете, что я вам ни капли не вру.

– Ну, допустим… а дальше что?

– Не отказывайтесь от меня… Мы ведь даже еще не увиделись. Вам совсем неинтересно, что у вас есть взрослая дочка?

– Мне интересно, откуда она взялась.

– Я вам все подробно расскажу при встрече. Вы не пожалеете, обещаю.

– Настораживает ваша самоуверенность.

– Мне нечего скрывать от вас и бояться вас. Вы – мой папа.

– Мне бы вашу уверенность в этом вопросе.

– Она у вас появится, как только вы увидите меня.

– Ну если это шутка…

– Не шутка, Дмитрий Михайлович, клянусь!

– И сколько тебе лет, если не секрет?

– Восемнадцать. Я учусь на филфаке БГУ, даже живу в той же комнате, где когда-то жили вы в общежитии на Октябрьской.

– В какой комнате?

– 702 Б.

– «Макдональдс» подойдет возле ГУМа?

– Конечно.

– Тогда давай в шесть вечера у входа или у подземного перехода под часами.

– Я буду.

– Не сомневаюсь.

– До встречи, Дмитрий Михайлович!

– Пока.

Миллер сунул мобильный в задний карман джинсов, почесал затылок, закурил. Откуда у нее номер его телефона? Кто-то подсказал? Кто? Хотя не это странно, узнать номер телефона любого интересующего тебя человека сейчас не проблема. Странно другое – внезапное наличие взрослой дочери. Если это не розыгрыш, в чем Миллер был уверен. Некоторые его друзья нередко таким образом друг над другом подшучивали, он сам однажды участвовал в чем-то похожем. Тогда был день рождения Алекса Быковского, и Миллера, как мастера подделывать чужие голоса под свой, чем он отличился еще в школе, попросили позвонить имениннику, имитируя голос президента страны, поздравить его и пригласить на аудиенцию, которая произойдет в круглом зале Национальной библиотеки. А поскольку Быковский с президентом был знаком, незадолго до этого получил президентскую премию за книгу новых стихотворений, то и повелся. Такой горделивый сделался, собираясь на встречу с первым лицом… Потом долго злился, даже несколько месяцев не разговаривал с Миллером… Вот он и мог подстрекнуть друзей отомстить Миллеру, придумав ему взрослую дочь. Впрочем, хотелось бы, чтобы дочка оказалась настоящей. «Миллер, ты сам себя слышишь?» – поймал себя на каверзной мысли и невольно улыбнулся. А что, время поджимает, у него, как назло, никого и ничего нет. Кроме книг. Одноклассники, друзья, знакомые, приятели, сослуживцы по работе – все семейные люди, с детьми, а некоторые уже и с внуками. У каждого в портмоне фото детей и жен, и эти фото они с удовольствием демонстрируют при всяком удобном случае. Миллеру нечего показывать, зато он пишет.

Миллер докурил, поднялся на четвертый этаж учреждения, где работал редактором книжного отдела коммерческого издательства, прошел в офис, занял свое место за компом редактировать чужие тексты. Свои он писал только дома – в съемной однушке на проспекте Рокоссовского.

Ему недавно исполнилась тридцать семь лет. Он был худощавый, среднего роста, с иссеченными сединой волосами и бородой, хриплым голосом и добрыми глазами. Именно за добрые глаза его любили женщины, но быстро разочаровывались в нем, поскольку он ничего им дать не мог, ничего конкретного для жизни. Быт угнетал его, он делался грустным, замкнутым и угрюмым.