Микола Адам: Дочка

Перед ним стояла такая красавица, что на миг он пожалел об их родстве. Подобные только в голливудском кино снимаются.

Черные-черные прямые волосы чуть ниже плеч с ломаной ветреной челкой.

Большие глаза цвета спелого ореха умело подведены черной тушью и черными тенями. Длинные ресницы придают еще большей выразительности глазам.

Утонченный, чуть вздернутый носик от природного любопытства.

Губы строго очерчены губной помадой, чтобы не бросаться в глаза, как меч в ножнах, и от этого еще более привлекательны.

Ямочки на щеках, ангельская улыбка, умный и благожелательный взгляд…

«Да я виртуоз, – пронеслось в голове Миллера, – если эта кукла моя дочка!»

И фигура шедевральная, хоть и взята в осаду черными джинсами, но в обтяжку, и белой приталенной кожанкой с меховыми воротником и рукавами. На ногах – черные кожаные ботфорты, шейка обвязана теплым красным в белые полосы шарфом.

Алиса тоже пришла пораньше. Она чувствовала, что Дмитрий Михайлович ждал ее, и не ошиблась, улыбнулась ему.

– Добрый вечер, Дмитрий Михайлович! – поздоровалась она снова, едва поняла, что произвела эффектное впечатление на Миллера и теперь нужно как-то возвращать его в реальность.

На этот раз Миллер тут же откликнулся.

– Я бы сказал, невероятно добрый вечер! – воскликнул он во весь голос, на который обернулись прохожие.

– Я – Алиса, – сказала девушка.

– Ну, привет, дочка! – прохрипел Миллер.

Он подошел к ней и схватил в охапку обеими руками, прижимая к груди, вдыхая аромат ее молодого тела. У Алисы захватило дыхание, но ей было приятно находиться в крепких руках своего отца.

– Сломаете, Дмитрий Михайлович! – все-таки выдохнула она, обожгла его горячим шепотом.

– Прости, – тут же отпустил девушку Миллер, но взял за руку и не отпускал, будто боялся, что если отпустит, она исчезнет, как привидение.

Они замолчали, пристально вглядываясь друг в друга, словно искали общего сходства, и вдруг рассмеялись. Вместе. Миллер невольно рассмешил Алису слишком сосредоточенным выражением лица, и она показала ему язык.

– Я вас не разочаровала? – спросила девушка.

– Нет, ты что! – воскликнул писатель. – Я горжусь, что у меня такая дочь!

– Значит, вы признаете меня? – поймала его на слове Алиса.

– Конечно, – не сразу, но согласился Миллер и, в свою очередь, спросил: – Надеюсь, что и ты меня признаешь?

– Даже не сомневайтесь, – искренне улыбнулась девушка. – Вы самый лучший!

Ах, какая у нее была улыбка! Она очаровывала и обещала побег в страну чудес. А «Макдональдс» по левую руку мог все испортить. Миллеру не хотелось туда, и он чувствовал себя неудобно, поскольку не знал, не находил нужных слов, чтобы сказать, что им надо в какое-нибудь другое место, а вдруг девушка обидется и уйдет…

Алиса догадалась сама, что беспокоит ее папу, ей тоже не нравилась идея с «Макдональдсом», и она произнесла:

– Может, пойдем куда-нибудь отсюда? Мы же не маленькие, чтобы есть мороженое и пить апельсиновый сок через соломинку.

– Пива хочешь? – неожиданно даже для самого себя предложил дочери Миллер, но жажда оккупировала мозг, и он не сдержался.

– А хочу! – сразу, не задумываясь, поддержала его Алиса.

– Моя дочка! – обрадованно обнял он девушку и чмокнул в щечку.

Алиса застенчиво улыбнулась. Глаза ее блестели, точно звезды, что только-только вылупились в небе.

– И куда вы меня поведете? – поинтересовалась она.

– К «Любавушке» заглянем, – ответил Миллер.

– Это что или где? – не поняла Алиса, но готова была и в омут с головой нырнуть, лишь бы только вместе с папой быть.

– «Любавушка», – ответил Миллер, – кабак на Комарах. Не знала?

– Нет, – вертнула головой Алиса. – Я в Минске недавно. Не все кабаки еще обошла.

Они опять рассмеялись и подались в сторону метро, взявшись за руки.

«Любавушка» на самом деле кабак на Комарах. Любимое место блатных, поэтов и работяг. Последние после рабочего дня заходят к «Любе» заказать соточку или сто пятьдесят граммов водки, тут же на месте выпивают, выходят на крыльцо курнуть и вскоре уходят, не задерживаясь: дома ждут жены и ребятня. Блатные и поэты, если попадут сюда, уже никуда не уйдут и останутся до самого закрытия. Причем абсолютно не важно, в какое время они окажутся у «Любы». Тогда водка льется рекой, голоса с каждой выпитой рюмкой усиливаются в разы, внимание к присутствующим женщинам зашкаливает, и все они кажутся невероятно красивыми. Самец выпячивается из мужчины, как мотыль из кокона, воинствующе посматривает на каждого представителя своего вида и взглядом завоевателя озирает помещение, будто возможное поле боя. Но «Любавушку» никто никогда не обидит. Весь свой негатив, всю свою агрессию самцы, столкнувшись лбами, выносят, как сор, за стены кабака, где удары ногами и руками чередуются с сочными матюками. Глаза горят, хоть прикуривай от них, воротники на куртках или рубашках торчат, точно копья, поднятые вверх…