Нонна Ананиева - Красавец и чудовище

31 августа у меня закончилась американская виза. Я не очень беспокоилась. Мы собирались с Игорем пожить до зимы на Кипре. Я даже уже успела туда слетать в мае и договориться о найме квартиры на берегу. Сходила в редакцию местной русскоязычной газеты – дала объявление о приёме американского доктора-натуропата. Познакомилась с главным редактором – симпатичной, и, как мне показалось, уставшей женщиной средних лет. Я не стала спрашивать, откуда именно из России она приехала на остров. Мне кажется, что наши эмигранты это не очень любят – вопрос получается личный и неудобный, многим приходится обманывать по каким-то там своим соображениям. Чаще всего они просто стесняются своей родной деревни или города. Так что я не спрашиваю. А иногда люди сами это говорят. Она прочитала мой текст, я уплатила за рекламу, и мы договорилась с ней о дате публикации.

– Думаю, что у вашего мужа будет много пациентов. Может быть, не все знают, что такое натуропатия, но здесь столько неизлечимых болезней, а веры во врачей совсем нет. Вы понимаете, что я имею в виду? – как-то утвердительно спросила редактор.

– Рак? – переспросила я напрямую.

Она кивнула.

– Такое впечатление, что его становится всё больше и больше. Здесь в каждой семье кто-то болен. У меня вот тоже. Но не будем о грустном. Приезжайте. С контактами постараюсь помочь.

Я её поблагодарила и мы расстались, надеясь на скорую встречу.

31 августа у Игоря случился обширный инфаркт в Нью-Йорке. Визы не было. Приехать к нему сразу я не могла. Я попала в Америку только через три недели, да и то только потому, что визу давали в срочном порядке. Бывшая пациентка Игоря, Моника, ставшая его близкой подругой, а затем и моей, добралась до офиса какого-то конгрессмена, и тот послал письмо в московское посольство. Трудно назвать срочностью три недели, но это была победа, так как для восстановления семьи, а это была моя категория визы, три недели были совсем не срок.

Сейчас думаю, что эта трёхнедельная задержка с моим приездом стала для Игоря роковой. Ситуация вышла из под нашего контроля. Его старая девяностодвухлетняя мать, оставшись наедине со страшной проблемой, напуганная и растерянная, решила вызвать из Калифорнии Дэвида, старшего сына Игоря – своего любимого и ненаглядного красавца внука. Сказать, что эта женщина весьма преклонного возраста поступила нелогично, было бы неправильно.

А для Игоря увидеть лицо Дэвида, придя в себя после тяжелейшего инфаркта, практически с того света, было тем самым сюрпризом злодейки судьбы, который мы получаем, как последнюю каплю, довесок к предельно унизительному и беспомощному состоянию души и тела, в котором находится человек в реанимации. Поэтому в больнице мне сразу бросились в глаза на дверях некоторых палат висящие объявления, типа: «Я запрещаю все посещения, кроме посещений моей жены Барбары», или «Все посещения по согласованию с моей женой Линдой», или даже такое: «Ни при каких обстоятельствах не пропускать ко мне моего младшего брата Оливера». В общей сложности я провела в американских больницах около полутора месяцев, так что видела самые различные волеизъявления. Помню, у входа в первую палату реанимационного отделения в госпитале Корнелл положили индианку очень преклонного возраста. Это была просто малюсенькая сухонькая веточка, а не женщина. В её палате всегда было полно народу. Приводили даже детей. Чувствовалось уважение, долг, старые традиции, семейные ценности. На вид индианке было лет сто. Значит, её внуки давно повзрослели, а правнуки начали учиться. Никаких табличек при входе в её палату не висело. Дней через пять она умерла. И палата опустела.

Я не один раз спрашивала Игоря о Дэвиде:

– Скажи, может быть, в самом дальнем уголке твоей души ты всё-таки его любишь? Даже если не можешь его простить?

– Я люблю его только маленького, когда он ещё был ребёнком… Лет до шести… После 2005 года я вычеркнул его из жизни. В аэропорту.

– В аэропорту? – переспросила я в недоумении.

– Я должен был лететь в Москву на премьеру фильма. На регистрации мне сказали, что мой билет был аннулирован. Я понял, что не могу лететь. Меня ждали люди, я должен был выступать. Кроме Дэвида билет было некому отменять. Я едва купил тогда дорогущий билет в бизнес-класс, потому что оставалось только одно место в самолёте.

– И что ты решил тогда?

– Я представил его смазливую рожу, которая, впрочем, мне давно уже кажется дьявольской, и произнёс в пустоту, обращаясь к нему и представляя его мерзкие синие глаза: «Я больше не твой отец». Я снял с себя обязательства, понимаешь? Я отказался от него. Навсегда.