Нонна Ананиева - Красавец и чудовище

В очередной раз поговорив по телефону в коридоре с каким-то бывшим пациентом Игоря, я пошла обратно. Увидев меня, Сара резко перестала бубнить что-то сыну на ухо и даже слегка отпрянула от кровати.

– Сонь, убери её от меня, – сказал Игорь, – я больше не могу всё это выносить.

– Что ты сказал, сынуля? – Сара всё расслышала, но не поверила своим ушам.

– Иди отсюда! Уходи! Я не хочу больше тебя видеть! Оставь меня в покое! Ты предатель!

Сара вцепилась в Игоря обеими руками.

– Я никуда не пойду! Ты мой сын!

– Оставьте его! – не выдержала я. – Отойдите! Ему нельзя нервничать! Слушайте, что он говорит! Не сейчас!

– Да кто ты такая!? Кто ты такая?! Откуда ты взялась на мою голову?! Всё из-за тебя! – почти визжала Сара.

Игорь смотрел на меня и пытался выразить что-то своими всё такими же необыкновенными, небесно-голубыми чистыми глазами, которые теперь всё реже были открытыми. Он совсем не мог говорить. Потом окончательно повернул голову в мою сторону. Ему это стоило титанических усилий. Ну, не оттаскивать же Сару силой! Меня тут же примут за бессердечную истеричку, которая себе на уме. Объективно люди встают на сторону матери, считая материнство беззаветным, неподкупным, самым искренним, а иногда даже и святым чувством. Сейчас я часто задумываюсь, так ли это? Отчасти да. Но в жизни нет ничего статичного и неопровержимого. Материнство – это, бесспорно, очень сильное чувство, способное выдерживать любые нагрузки и проходить сквозь самые широкие и высокие стены, но всё же тут есть одно очень важное обстоятельство – время. Где-то после восьмидесяти, возможно, конечно, и раньше, когда власть над взрослым ребёнком становится почти неощутимой, а болезни и старческая слабость изводят психику, начинает доминировать инстинкт самосохранения, и старческий эгоизм, опираясь на колоссальный опыт прожитого, расцветает яркой орхидеей. В ход идут все доступные средства. Родительский долг давно выполнен, на очереди только сыновий. Логично. А если сын ещё и успешен, куда ж его отпускать. Тем более, что все в обществе, вроде, согласны с тем, что забота о стариках – обязанность каждого порядочного человека. Что тут думать и о чём тут рассуждать! Сколько душевных песен написано про «маму», сколько покаяний на эту тему в мировой поэзии и, с другой стороны, сколько слёз пролито и сколько судеб сломано из-за какой-нибудь маленькой старушки, вроде Сары.

Я смотрела на эту преданную мать, слушала её раздирающее хныканье и не знала, как мне оттащить её от еле живого мужа. «Всё из-за меня!» Вот оно что. Поэтому стая так меня гнобит. Вор кричит «держите вора». Сара наступает. Знает, чьё мясо съела. Заставляла Игоря летать в Америку из Москвы каждые полтора месяца с его-то сердцем, не соглашалась на никакие условия, костьми легла, лишь бы вернулся из этой проклятой России.

– Сонь, убери её! – прошептал Игорь.

– Сынок, сынуля! Это я, твоя мамочка. Я с тобой. Ты слышишь меня? – настырничала старушка. – Я принесла тебе тёртое яблочко, сынок. – Причитала, но слёз не было.

– Иди домой! – прошептал Игорь.

– Да, сыночка, соскучился. Я с тобой. Всегда. Дэвид звонил вечером, волнуется, как ты. Стефан скоро прилетит. Все твои близкие с тобой.

У Игоря не было больше сил. Он закрыл глаза и сделал вид, что спит. Беспомощность унизительна. Всё будет так, как решат другие – врачи и родственники. Он знал, что́ они решат, потому что прекрасно осознавал своё безвыходное положение.

– Я всегда буду у твоей кровати, сынок. Уходи! – выкрикнула Сара в мой адрес. – Вон отсюда! Сестра, сестра! Мне плохо! – Как только хватало голоса так громко кричать!

Влетела русскоговорящая сестра. В Бруклине много персонала из наших бывших соотечественников.

– Уберите эту женщину! Эту русскую проходимку! Она довела моего сына до инфаркта! Она пытается меня убить!

– Что происходит? – обратилась сестра ко мне.

– Дайте ей успокоительного, а то добром это не кончится. У неё истерика. Сын. Вы понимаете, – сказала я.

– Да, я давно за ней наблюдаю. Третью неделю. А Дэвид уехал? – поинтересовалась сестра.

Я кивнула, – он в Калифорнии.

– У вас брак зарегистрирован?

Я опять кивнула.

– Вы знаете, наверное, ведь можно сделать так, что без вашего согласия в эту палату никто не войдёт? Здесь с этим просто.

– Спасибо за информацию, но, думаю, я управлюсь без таких документов.

Сестра улыбнулась.

Она подошла к Саре. За время нашего разговора Сара и сама уже поверила, что ей плохо. Пришлось вызвать помощь, прикатили кресло-коляску и повезли расстроенную старуху в процедурную. Она успела, конечно, бросить на меня свой злобный взгляд. Она отчаянно дралась со мной. Но почему?