Шамиль Идиатуллин - Убырлы

Я думал, времени у нас будет больше. То есть сперва-то я ничего не думал – выпрямился, уронил огрызки спиц – обе почему-то сломались, но вроде сработали, – и принялся выпутывать из рукава черемуховый прутик. Он застрял, оказывается, пока я дергался, прыгал и всяко пытался остановить деда. Дед по идее не мог перешагнуть порог – нож-то я из петли убрал, – но и не уходил, и не падал от моих наскоков. Стоял как глубоко врытый бетонный столб, не подставляя пяток. Вот и пришлось за черемуху хвататься. Папа, кстати, шутил про черемуху как про полицейское спецсредство, но там способ употребления какой-то другой был. Да и мой способ сработал – däw äti ввалился в прихожую, именно как подрытый столб, ну и дальше было уже привычно. Почти.

Прутик никак не выпутывался из рукава. Я увлекся и не обратил внимание на то, что Дилька меня окликает, или спрашивает что-то. Отвлекаться не хотелось, хотелось выдернуть этот корявый обрывок, но для этого надо было как-то его повернуть, а придумать, как, не получалось, особенно когда отвлекали все время. Я поднял голову, чтобы рявкнуть, и увидел себя в зеркальной двери шкафа. Сморгнул, поспешно закрыл рот, постарался привести морду в нормальный вид и только после этого повернулся к Дильке, которая таращилась на раскинувшегося во всю прихожую деда. Не успел я в этот раз скомандовать насчет зажмуривания. А сама Дилька, конечно, не догадалась, бестолковая.

Надо было сказать что-то успокаивающее, но спокойных слов у меня в голове не образовывалось. Я сказал:

– Дилька, ты это…

Голос скакнул вверх и вниз. Сестра поспешно кивнула, не отрывая глаз от дождевика.

Вот, пусть делом займется. Когда дело есть, бояться некогда, в этом я успел убедиться.

– Дилька, вызывай «скорую», – сказал я уже почти нормальным голосом.

Она вновь кивнула, а я понял, что нет, нельзя ей вызывать. Голос тоненький, подумают, что дети хулиганят.

– Не, я щас сам…

Я впал в ступор, вспоминая, как вызывать «скорую» и какой номер набирать, выдрался из этого дурного состояния и полез за мобильником в карман. А мобильника-то и нету.

Плюнул, почти по-настоящему, и вспомнил. И даже придумал, что говорить – наш адрес, и что людям плохо, троим, сознание потеряли. Нашел трубку городского телефона – она валялась на полу почти разряженная, но звонить еще могла. Набрал номер, сказал медленно и густо, что по нашему адресу людям плохо, троим, сознание потеряли. Тетка стала задавать вопросы. А я повторял: сознание потеряли, трое их, людей, адрес наш такой. Понял, что еще один повтор – и «скорая» не приедет, добавил от ужаса: «Приезжайте скорей, пожалуйста» – и отключился. И Дилька тут же взвизгнула.

Я вздрогнул. Когда вздрог кончился, я уже вертелся, присев, во все стороны, и спицы держал наизготовку. Готовить было некого. В дверь никто не ломился, из комнат не выскакивал, кот не шипел – его и не слышно, и не видно было.

Дилька, съежившись, подглядывала сквозь гриву Аргамака за чем-то. За дедом, который спокойно лежал лицом вниз.

Нет, немного по-другому лежал. У него минуту назад руки…

Руки и ноги у деда дернулись вверх, ненатурально, против сгиба, и без стука опали обратно.

Я присмотрелся и как-то все понял. Дело было несложным, но размаха рук мне явно не хватало. Я показал на дедовы ноги и сказал:

– Диль, сядь тут и закрой глаза.

– Зачем?

– Закрой глаза, я сказал.

– А что ты делать будешь?

– May qap, küzläreñne yab ! 8 8 Прикуси язык, рот закрой! (тат.) – прошипел я, и неожиданно подействовало – опять.

Дилька зажмурилась, всей рожей показывая, как недовольна. Я вставил ей в кулак спицу.

– Держи. Крепче, вот так. Руками не шевели, просто держи, и не выпускай, поняла? Ни за что не выпускай. Держишь? Хорошо. Теперь, Диль, представь, что у тебя под этой рукой стол, и, когда я скажу, резко стукни по нему. Кулаком так – р-раз. Поняла?

Дилька кивнула.

Я присел у лопаток деда, прислонил спицу к темени так, чтобы из кулака крошечный кончик выглядывал, и сказал:

– Бей.

В этот раз дед дернулся как ракета со старта, прямо в кулак. Череп я ему не проткнул, Дилька с ног не слетела, только ойкнула, зато руку мне здорово обожгло, хотя я перехватил спицу, едва на нее сквозь седой дедов ершик выплеснулся синеватый гной, жгучий и морозящий, как ток. Я не заорал и не выругался. Нельзя Дильку пугать. И нельзя ругаться на охоте.

К приезду врачей рука уже отошла, даже бледный след в виде слегка перечеркнутой дуги, словно от края банки с перемычкой, исчез. А бардак не исчез.