Пётр Кожевников - Год Людоеда. Время стрелять

Конечно, когда я смотрю на свои действия совершенно объективно, то понимаю, что в общем-то, желая того или нет, в какой-то степени осложнил кое-кому жизнь. Иногда я размышляю о том, каким образом это можно было исправить, но каждый раз прихожу к выводу, что это почти невозможно.

Сколько раз я хотел пойти сдаться ментам, я повторял в уме, как заевшая пластинка, одни и те же шаги: вот я захожу в отделение и говорю: «А не меня ли вы, кореша, уже столько лет ищете? А я вот к вам, представьте себе, собственною персоною пожаловал! А почему пожаловал? Да потому, что больше не могу я с этой душевной грыжей сосуществовать! Не могу! Устал я, исстрадался! Я ведь тоже человек, поймите вы, граждане начальнички!»

Ну а они что? Обрадуются? Опешат? Не знаю! Сочтут меня сумасшедшим? Поначалу, наверное, это, скорее всего, так и будет. Ну а потом, когда я им кое-какие занавесочки своей жизни приоткрою, вот тут уж они как пить дать взовьются, ох как еще и взовьются!

А что они со мной потом сотворят? Вот в этом-то как раз мой главный вопрос и состоит. Бросят в камеру к беспредельщикам, а те меня за одну ночь до смерти запытают? Да, Корней Иванович, эти варианты мы с тобой уже проходили! Обо всем этом можно только красиво думать, а уж как попадешь ты в расклад, тут уж отложи куда подальше всю свою философию и думай, как говорится, о других частях своего бренного тела.

Хорошо, предположим, что мне вдруг каким-то чудом небесным повезет с сокамерниками, а то вообще, как такому, скажем, не совсем обычному человеку, мне вдруг одиночку обеспечат? Кстати, вот уж в чем я никогда не видел никакой крутой печали, так это в одиночке! И чего это они там все сопли распускают из-за того, что, мол, поговорить не с кем?! А о чем, спрашивается, говорить-то? Вот то-то и оно, вы лучше вначале об этом вопросе досконально подумайте!

Ладно, сижу это я в четырех стенах, а они там, умные головы, решают, по какому маршруту меня дальше отправить. Ну и что? А почему бы, скажем, и не в психушку? Ну да, для начала, конечно, направят на экспертизу: как дело было, о чем думал, что помнишь, о чем забыл? Вопросы-то все тупые, а чем ты на них толковее ответишь, тем быстрее тебя в психи и запишут. Да нет, в моем-то случае они, пожалуй, без слова «маньяк» не обойдутся! А что это слово, вообще-то, значит? Пустой звук, и только!

Ну и что? Какие у меня перспективы в психушке? Залечат? Да как пить дать залечат! И выпустят потом лет через десять полным идиотом! Или совсем не выпустят! А что им стоит человека залечить? Там тебе и химия всякая, и лоботомия, и электрошоки! Все как на войне! А с кем воевать-то? С одним беззащитным человеком?

Ну да, это они пусть так думают! А я-то кое-что такое знаю, что этим врачишкам и невдомек покедова! Если уж сам Люцифер тебе обещал вечную жизнь и хорошее место там, у себя, в подземном мире, — да ну и пусть под землей, пусть! А кто мне возьмется доказать, что он уже никогда оттуда не выберется?! Да он уже давно здесь, будто бы никто этого и не понимает?! Ну что вы растерялись, что рты раззявили, — здесь он, здесь, явился и зовет всех своих слуг на последнюю битву! С кем? А вот этого я уже не скажу, страшно! Страшно и сладко, сладко оттого, что когда-нибудь (может быть, очень даже скоро) я займу отведенное мне место. Какое? Тоже не скажу — не знаю!

Размышления Корнея прервал толчок в плечо рослого мужчины, успевшего дыхнуть пивным перегаром и здоровым нутром. Ремнев задумчиво улыбнулся, размял рукой ушибленное место и двинулся дальше. На ходу он оглянулся, соображая, что прохожий показался ему чем-то знакомым. Мужчина тоже обернулся, и это оказался Еремей, в его левой руке покачивалась объемистая спортивная сумка, а правой он махал Корнею.

— Чего-то ты, профессор, на ходу, как слон, спишь? — крикнул Уздечкин.

— Да ладно тебе! Подумаешь, не заметил! — продолжал холодно улыбаться санитар. — Тоже мне птица!

Геродот и Еремей, как и договорились, встретились у выхода из метро «Василеостровская», чтобы оттуда, руководствуясь планом Марка, отправиться в его школу единоборств. Выйдя на Средний проспект, друзья окунулись в вечернюю мглу, расцвеченную рекламой и яркой иллюминацией странного заведения, построенного наискосок от станции метрополитена.

На углу молодые люди чуть не столкнулись со своим знакомым писателем, который, как всегда, был плотно обвешан изданиями своих сочинений и зычным голосом предлагал прохожим их непременно приобрести. На его спине висела картонная табличка с надписью красно-зелеными маркерами «Литературный салон», а на груди покачивался такой же кусок картона с черной надписью «Книги для умных читателей».