Алексей Жарков: Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор

– Никак испортилась, – вздыхала матушка.

Отец угрюмо добавлял, что теперь на свете проклятом всё испортилось. Обязательно к дверям подходил, прислушивался. А по ту сторону тишина, словно весь мир исчез. И казалось, что сами они давно в утробе зверя находятся. Того и гляди их переваривать начнёт.

Эрил пробовал считать, сколько ночей они уже под землёй провели, сколько раз спать укладывались. Получилось пять. Или шесть?

Мила, у которой из игрушек была только кукла деревянная, да маска уродливая, часто докучала, просила рассказать небылиц.

– Вот ты меня будешь страшными сказками пугать, – храбрилась она, – а я не испугаюсь! Я свою пиявку победила! Вот так!

Брат от неё чаще отмахивался, не было желания. Но даже ему порой становилось скучно.

– Ты же знаешь, что шкура у этого зверя, она волшебная, – шептал мальчик, садясь возле лампы. Дрожащее пламя внутри неё извивалось чудной змейкой, будто ужалить пыталось. – И волшебство по-разному проявляется. В одном городе люди на гору взобрались, потрогали шкуру зверя и в камень обратились.

Мила фыркнула, заявила, что это совсем глупости.

– А в другом городе, и это чистая правда, люди долго на брюхо зверя смотрели, и в тварей злобных превращались. Шерстью обрастали, друг друга поедали. По ночам на крыши забирались и выли, выли, глядя на зверя!

Раздался шорох. Вито, поднявшись с лежанки, протёр глаза.

– И не страшно вовсе, – ответила Мила. – Говорю же, я свою пиявку победила.

– А ты слышала, – прохрипел Вито со своего места, – что зверь этот старить может?

– Это как? – не поняла сестра, глазами захлопала.

– Вот жар от него идёт сильный, как из печки, это он тебя старит! За пару дней в старуху превратишься, морщинами покроешься. Будешь, как дерево гнилое. Не заметишь, вся ссохнешься, только кожа и кости останутся.

Странный голос был у Вито. Будто кто чужой внутри него сидел и говорил, заставляя его губами шевелить.

– Или про дождь червивый слышала? Нет? Вот я расскажу. Сыпется с брюха звериного шелуха. Как земли или человека коснётся, личинкой жирной оборачивается. Заползает в ухо и там яйца откладывает. И через семь ночей эти личинки по тебе расползаются, проедают все внутренности! Превращают их в тоннели! И ползают там, новые яйца откладывают!

Тут сестра не выдержала, закричала. Подскочила матушка, принялась её успокаивать, та ни в какую, давай твердить, что внутри неё личинки, и надо их выгнать. Насилу её успокоили. А Вито бровью даже не повёл, отвернулся, снова затих.

– Дурак, – прошипел ему Эрил. – Дурак, тараканами дохлыми набитый.

Матушка шикнула на сына. Эрил разозлился, ушёл в дальний угол, к козе. Та совсем ослабла, на ноги не вставала. Но хотя бы глупостей не делала. Матушка начала рядом с Вито хлопотать, что-то ему говорила, лоб трогала. Причитала, что горячий весь, надо жар сбивать, иначе загубит лихорадка. Отец рядом с Эрилом присел, стал жизни учить. Наставлять, мол, ссориться нехорошо, надобно вместе держаться, тогда и проживут дольше.

Мальчик не слушал его. Думал о своём, о том, что снаружи творится. Представлял, как зверь ослабеет, истончится весь, а жаркое солнце его высушит, да прах по свету разнесёт. И тогда они снова смогут на небо смотреть, светлому дню радоваться. Новый дом отстроят, ещё больше и краше. И у каждого будет комната отдельная. В своей Эрил будет оружие изготавливать, ножи точить, наконечники для стрел мастерить. И самым богатым станет в деревне. Много денег будет у него, сможет и корову купить родителям, и сестру в городе выучить. А сам? Сам невесту найдёт, первую красавицу, и детей у них много родится, и все ему помогать станут.

Замечтался, не заметил, как уснул. Когда совсем озяб, к себе на лежанку перебрался. Не увидел, с какой тоской ему коза вслед смотрела. Рядом сестра пыхтела, зачем-то маску свою клыкастую надела. И снять не могла. Или не было всего этого? И приснилась ему подобная чепуха?

И как ходил кто-то в подполе, тоже приснилось. Бродил из угла в угол, вздыхал тоскливо, и сотрясалось всё от его шагов, и дыхание его казалось ледяным, мёртвым. И, самое страшное, невидим был гость, только шаги, только дыхание. А после…

После кто-то принялся по потолку бегать. Быстро, быстро. Пробежит, хихикнет. И обратно. И взглянуть страшно, вдруг заметит? Спрыгнет, вцепится и глаза выцарапает! Нет, нет!

Так и лежал он, слушая, как беснуются внутри невидимые гости, как скребётся во всех углах тёмное нечто. И шевельнуться боялся, чтобы самого не сцапали. И, вроде, начали страхи отступать, уходить за какую-то незримую границу восприятия. И снова провалился Эрил в липкую и горячую яму, забылся тревожным сном.