Михаил Поляков - Хватит! Политический детектив

– Извините ради Бога, не подскажете что произошло? Я пришёл навестить знакомых, а в доме что-то нет никого, – обратился я к одной из них.

– Тридцать шестой-то? – ответила бабка, глянув на меня маленькими косящими глазками из-под сдвинутого до бровей шерстяного платка. – Так его давно уже расселили, больше года. А кого вы ищете?

– Куваевых, – ответил я.

– Куваевы… – задумалась она. – Не помню таких. А из какой квартиры?

– Да, Света, это же те Куваевы, у которых сын в аварии погиб, помнишь? – вмешалась её товарка, старуха в зелёном плюшевом пальто и вязаной шапочке с помпоном.

– Ах, да, да, вспомнила. Точно, Женька Куваев… Хороший был парень. Только они, молодой человек, давно уже переехали.

– А куда, не подскажете? – спросил я.

Старуха, опустив голову, задумалась.

– Кажется, родители в Раменском квартиру купили, а другой их сын, у них ведь двое мальчишек было – Женька и Володька – он в Москве сейчас, в авиационном учится.

– Ясно, спасибо большое, – поблагодарил я, уходя.

Что ж, похоже, первый след оборвался. Розыск Куваевых займёт немало времени, а значит, придётся оставить его на потом…

Семья фигуранта другого скандала – пенсионера Сотникова, жила на улице Абрикосовой, в шахтёрском посёлке, расположенном в дальней части города. Это был небольшой микрорайон, застроенный напополам хрущёвками и облагороженными бараками, оставшимися ещё со времён разработки первых оловянных месторождений. Путь туда на маршрутном такси занял двадцать минут. Домофона в подъезде не было. Стараясь не касаться оплавленных перил, я поднялся по заплёванной и забросанной окурками лестнице на неосвещённую площадку второго этажа, и, найдя при помощи включённого экрана мобильного телефона нужную квартиру, надавил пластиковую пуговку звонка. На этот раз удача улыбнулась мне – за дверью раздались поспешные шаги и немного спустя чей-то простуженный голос осторожно поинтересовался: «Кто там?»

– Здравствуйте, я хотел бы узнать, не здесь ли живёт Сотников Николай Кузьмич? – сказал я громко.

– Здесь, а кто его спрашивает?

– Меня зовут Игорь Свиридов, я корреспондент «Терпиловской правды».

– Подождите секундочку.

Послышался скрип отодвигаемой щеколды, мелодично тренькнула снимаемая цепочка и дверь отворилась. На порог вышла хозяйка, женщина лет пятидесяти, полноватая, с болезненно-жёлтым обрюзгшим лицом, живыми карими глазами и маленьким как кнопка, самоуверенно вздёрнутым носом. Она была в вязаном свитере и застиранной ситцевой юбке.

– Вы по какому делу? – спросила она, внимательно и недоверчиво присматриваясь ко мне.

– Я по поводу случая с Николаем Кузьмичом, – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее и увереннее. – Скажите пожалуйста, кем вы ему приходитесь?

– Я его дочь, – ответила женщина.

– А как вас звать?

– Анна Николаевна.

– Анна Николаевна, мы готовим сейчас новый материал по вашей истории, и если вы не против, я хотел бы пообщаться с вашим отцом.

– Да были у нас уже журналисты… – разочарованно произнесла женщина, но всё-таки сделала шаг в сторону от двери. – Ну что же, проходите.

Я вошёл. Обстановка была бедная: рассохшееся жёлтое трюмо с зеркалом, по бокам обклеенное выцветшими детскими вкладышами от жвачки, погнутая жестяная вешалка, пол, покрытый порядочно истёртым и в нескольких местах вздыбившимся паркетом…

– Вы как, прямо сейчас к отцу хотите? – спросила женщина. – Просто он только что проснулся и лекарства ещё не принимал. Не знаю, сможет ли он отвечать вам.

– Я обещаю, что не отниму много времени, – уверил её я.

– Ну хорошо, ступайте за мной, – после некоторого колебания согласилась она.

Мы вошли в маленькую тесную комнатку, тускло освещённую единственным ночником в зелёном абажуре. В густом и пыльном воздухе при давно не открывавшихся окнах стоял пронзительный аптечный запах. Из мебели тут имелись только старый платяной шкаф, железная кровать и небольшой столик перед ней, тесно заставленный склянками и пузырьками с лекарствами, которые тихо звякали, когда по комнате ходили. Больной был до шеи укрыт толстым ватным одеялом, и на поверхности оставалась одна его голова, покоившаяся на тонкой как блин шерстяной подушке. Высохшее, измождённое, с заострившимися чертами лицо старика было так бледно, что казалось, будто в комнате из-за него становится светлее.

– Николай Кузьмич! – позвал я, осторожно шагнув к кровати.

Больной заморгал своими выцветшими водянистыми глазами и невидящим взглядом повёл кругом себя.