Эдди Шах - Манчестер Блю

– Говорю тебе, почти наверняка именно туда и идет груз Кали. Черт, да он уж поди, там.

– Беда в том, что англичане ненавидят ИРА. Ты только представь...

– ИРА здесь ни при чем. Речь идет о наркотиках. О том, против чего мы с тобой воюем.

Ронейн пожал плечами.

– Если я скажу в Вашингтоне о письме, они возьмут дело в свои руки, и все превратится в очередной политический футбол, ронейнгейт.

– Знаю. Но у меня отпуск. Я могу поехать.

– В Ирландию?

– Нет. В Англию.

– Боже, помоги Англии. У них что, мало своих неприятностей? Чего ты хочешь от меня?

– Сообщи мне, если будут какие-то изменения. Держи меня в курсе. Или, может, поедешь со мной?

– Пошел к черту. Это твоя страна. – Занятые своими мыслями, они обогнули здание миссии. – Наверное, страшно, – вымолвил наконец Ронейн, – выглянуть и увидеть, как из-за горизонта появляется мексиканская армия. Что здесь было? Ферма?

– Да. Река поворачивала прямо перед этим местом.

– И где она теперь?

– Передвинули. Чтобы туристы не замочили ноги.

– Что ты думаешь там найти?

– Пока не знаю. Буду решать на месте.

– Думаю, ты ошибаешься.

– Почему?

– Потому что мы всегда действовали в пределах нашей юрисдикции. Изредка нарушали правила, но делали это ради управления. Отнюдь не ради себя, Маршалл.

– Эта война не подвластна одному лишь управлению. Потом, полгода мне абсолютно нечего делать. Я так не могу.

– А что Джилл?

– Она не может здесь долго оставаться.

– Вернется в Англию?

– Да.

– Поэтому ты туда и едешь?

– Отчасти. Но я должен работать. Это все, что я умею. Черт возьми, Ронейн, оказывается, теперь я нужен только в Англии. А Вашингтон отправил меня гулять.

– Там управление не сможет тебя защитить.

– Им нужен только совет, новые идеи. Кто говорит, что я собираюсь лезть на рожон?

Ронейн фыркнул:

– Ты всегда лезешь на рожон.

– Так ты мне поможешь или нет? – последовал раздраженный вопрос.

– Разве я когда-нибудь отказывался? Хорошо, когда вернусь в Вашингтон, буду держать ухо востро. Всю информацию о том грузе буду передавать тебе.

– Отлично.

– Если, конечно, останусь на своей работе. А то после этого исчезновения запросто могу окончить свою карьеру начальником над сторожами.

– Как ты собираешься оправдаться?

– Скажу, ты пригласил меня на несколько дней, а я забыл сообщить об изменении маршрута. Сделаю это сегодня же вечером. – Он засмеялся. – Мне ведь не впервой ради того, чтобы тебе помочь, заставлять кого-то поерзать задницей.

Они вернулись в здание миссии, побродили еще полчаса и договорились встретиться позже за ужином. Маршаллу понравилась эта идея: однажды на одном из пикников он уже оценил кулинарные способности Ронейна.

– Я сообщу Вашингтону, что, по-твоему, груз идет в Ирландию, – сказал Ронейн, перед тем как расстаться.

– Почему?

– Потому что пока еще ты получаешь там жалованье. А потом, если ты уезжаешь сам по себе, то это еще не значит, что они не попытаются воспользоваться этим в своих интересах.

Маршалл согласился и вернулся к реке. Прогуливаясь вдоль берега вместе с Джилл, они стали искать ресторан.

– Мне он понравился, – сказала Джилл.

– Он самый близкий мне человек.

– Давно вы знаете друг друга?

– Пятнадцать лет. Он лучший начальник отдела во всем УБН.

– Он убивал людей?

Маршалл бросил на нее колючий взгляд. Странный вопрос. Потом он вспомнил ее образ жизни: обычно британская полиция никогда не носит огнестрельного оружия. Сложно было объяснить, что пистолеты, пули и смерть являются частью повседневной жизни американского полицейского.

– Да. Он пользовался пистолетом при исполнении долга. Как правило, для самозащиты.

– У него такие мягкие манеры. Он так любит свою семью.

– Семья – его опора. Место, куда он уходит, когда окружающий мир становится черным и безобразным.

– А ты куда уходишь?

Он усмехнулся и сжал ее руку.

– Думаешь, я слишком стар, чтобы найти куда пойти?

– Нет.

– Ну, это вселяет надежду. – Он смотрел на нее, и ощущение страха и одиночества, которое она в нем пробуждала, снова дало себя знать. Что, если она просто поддалась сиюминутному чувству? Что, если, взглянув на него другими глазами, она вдруг увидит, насколько он старше ее? Он вспомнил, что всегда считал ее поверхностной, способной в порыве молодого нетерпения покинуть его ради того, чтобы испытать какие-то новые ощущения. Когда она станет пятидесятилетней, все еще молодой по нынешним стандартам женщиной, ему будет шестьдесят четыре. Черт возьми, будет ли она, сможет ли она тогда его любить? Он потер себе руку, почувствовал, что кожа еще крепкая. А к тому времени она обвиснет, станет похожа на кожу рептилии. Он отвернулся и посмотрел на проплывающий мимо прогулочный катер, полный возбужденных туристов. Долой этот кошмар! Жизнь намного проще, когда никого не любишь, когда некого терять.