Скотт Туроу - Судебные ошибки

Она словно бы смотрела в Большой каньон [6]. И почему-то на опасной глубине виднелся ее первый брак, редко служивший хотя бы темой для раздумий. Замуж она вышла девятнадцатилетней, в том возрасте, когда люди совершают множество глупостей. Тогда она думала, что получает предмет желаний. Род был ее учителем английского языка в школе. Умным, язвительным и все еще неженатым в сорок два года — ей даже не приходило в голову задуматься, почему. Летом после окончания школы она случайно встретилась с ним и стала нагло флиртовать. Мюриэл уже знала, что сексуальная навязчивость творит чудеса для привлекательной девушки. Она преследовала Рода, приглашала пообедать вместе, сходить в кино — и неизменно тайком от родителей. Они были потрясены, когда она объявила им, что вышла замуж. Но она работала, через пять лет окончила колледж, преподавала в школе и вечерами училась на юридическом факультете.

Со временем, разумеется, обаяние Рода поблекло. Собственно говоря, не совсем так. Он оставался одним из самых забавных людей, каких она знала, — пьяный умник, сидя в конце стойки, цитировал лучшие строки из английских комедий. Но, в сущности, был несостоявшимся человеком. Обладал блестящим умом и был связан по рукам и ногам своим несчастьем, сознавал это, часто говорил, что главная проблема его жизни — невозможность держать всего двумя руками стакан, сигарету и пульт управления телевизором. Возможно, был гомосексуальным, но не осмеливался признаться в этом себе. Однако интерес к сексу с ней исчез вскоре после их помолвки. Что на третьем году их совместной жизни привело ее к связям с другими мужчинами. Род знал об этом и как будто не имел ничего против. Однако когда она заводила речь о разводе, приходил в ужас. Не мог сказать об этом своей матери. Суровой, анемичной, чопорной, которую ему надо было бы давным-давно послать ко всем чертям. Вместо этого он позволял ей быть судьей своих поступков. До самой своей смерти. От коронаротромбоза, который предвещала ранняя смерть его отца и деда. Несмотря на все предзнаменования, Род не занимался физическими упражнениями и ходил к врачу лишь затем, чтобы высмеивать его, но для Мюриэл эта утрата была неожиданно тяжелой. Она лишилась не только самого Рода, но и предмета гордости, который он представлял собой для нее, когда ей было девятнадцать.

Женщина, вышедшая замуж за человека, годящегося ей в отцы, оглядываясь назад, говорит: «У меня были проблемы». Однако основное побуждение Мюриэл оставалось прежним до сих пор: она хотела чего-то добиться в жизни. У незадачливого пьяницы Рода и могущественного Толмиджа общего было меньше, чем у травы и камня. И пятнадцать лет, прошедшие после ее первого брака, были буквально целой жизнью. Но сознание того, как она может ошибаться в таких делах, продолжало ее тревожить. Однако с Ларри ей хотелось выглядеть решительной.

— Не могу поверить, что Толмидж для тебя так много значит, — сказала Мюриэл.

— Не знаю, — ответил он. — Похоже, я уже вольный человек.

Ларри сказал, что разводится. На сей раз, похоже, он говорил всерьез. Они с Нэнси вместе ходили к адвокату, женщине, которая сначала пыталась уговорить их сохранить семью. Проблем с дележом имущества не было. Единственным камнем преткновения были его сыновья. Нэнси не хотела с ними расставаться и даже предложила взять над ребятами опеку, но Ларри категорически отказался. Пока что дело не двигалось с мертвой точки, но должно было в конце концов решиться. Они оба хотели развода.

— Грустно это, — сказал Ларри. Тоже как будто всерьез. На Мюриэл он не потрудился взглянуть. Старчек, надо отдать ему должное, не искал дешевого сочувствия.

Снаружи послышалась тюремная музыка звякающих кандалов. Надзиратель постучал и ввел в комнату опоясанного цепью с ручными и ножными оковами Коллинза Фаруэлла. Усадил его за другой стол и примкнул ножную цепь к черному, привинченному к полу кольцу.

— Хочу сокращения срока, — заявил Коллинз, едва надзиратель вышел.

— Не спеши, приятель, — сказал Ларри. — Сделай несколько шагов назад. Может быть, для начала следует поздороваться.

— Я сказал, что хочу сокращения срока, — ответил Коллинз. Теперь его негритянский акцент был не таким сильным. Обращался он к Мюриэл, поняв, что она обвинитель и будет принимать решение.

— Сколько наркотика было у тебя при аресте? — спросила она.

Коллинз потер лицо с курчавой, отросшей за несколько дней в тюрьме щетиной, возможно, делая тем самым своеобразное заявление. В тюрьме его не могли допрашивать без нового напоминания о правах, которое не было сделано. По извращенной логике закона таким образом ничто из сказанного не могло быть использовано против него, объяснила Мюриэл, но Коллинз уже не раз бывал в заключении и понимал это сам. Он просто тянул время, обдумывая тактику.