Скотт Туроу - Судебные ошибки

— Мне нужно ехать к Джону Леонидису, — сказала она ему. — Я обещана встретиться с ним в «Рае».

— Возвращаешься на место преступления? — сказал Ларри.

— Совершенно верно.

— Не проси, чтобы я покрывал тебя перед ним. Или перед полицейскими. Не стану, Мюриэл. Буду рассказывать правду о тебе всем, кто спросит.

Ее враг. Его правду. Она последний раз взглянула на него и пошла искать такси.

Половину пути к ресторану Мюриэл тихо плакала. Потом, когда до него осталось несколько миль, стала думать о том, что скажет Джону. Она собиралась рассказать ему все, все подробности. Джон не болтлив, а если разболтает, быть по сему. Но теперь она старалась найти слова, чтобы утешить его. Джон Леонидис ждал десять лет, чтобы кто-то смертью искупил преступление против его отца. Даже если она сможет убедить Джона, что Эрно повинен в смерти Гаса один, в чем теперь у нее не оставалось сомнений, — даже в этом случае Джон будет расстроен и огорчен мыслью, что Эрдаи умер своей смертью. После десятилетия разборов дел об убийствах и общения с родственниками жертв Мюриэл была убеждена, что понесшие утрату люди в какой-то отдаленной части сознания — первобытной, страшащейся тьмы и громких звуков — верят, что, когда убьют, кого нужно, того, кто заслуживает быть стертым с лица земли, их погибший любимый человек вернется к жизни. Такова жалкая логика мщения, усвоенная в детских манежах, логика жертвенных алтарей, где люди пытались обменять одну жизнь на другую.

Мюриэл видела, исполняя обязанности контролера, уже три казни. После первой отец жертвы, матери двоих детей, застреленной возле бензоколонки, уехал озлобленным, раздраженным, так как предложенное в качестве утешения зрелище лишь расстроило его еще больше. Но две другие семьи утверждали, что зрелище казни дало им кое-что — чувство достижения цели, сознание, что в мире восстановлено некое величественное равновесие, успокоение, что по крайней мере никто уже не пострадает от казненного мерзавца так, как они. Однако страдающая в ту минуту Мюриэл никак не могла вспомнить, почему совершение еще одного зла кому-то на земле улучшит жизнь.

Мюриэл остановила машину у толстых стеклянных дверей «Рая», отчетливо вспомнив, как чувствовала себя в немилосердную летнюю жару, когда десять лет назад входила туда с Ларри. Как прохладный воздух внезапно овеял ее голые ноги, еще горящие от того, чем они занимались час тому назад. Это уже в прошлом. Он в прошлом. Мюриэл снова взглянула в лицо этому факту. Возможно, мысль о Ларри и его преданности тому, что теперь ей казалось фикцией, напомнила Мюриэл о Ромми Гэндолфе. В какой-то призрачный миг она увидела Шланга словно бы в комиксе, под тусклой лампочкой в сырой камере. У нее возникло желание рассмеяться, но почему-то возникшая в воображении лампочка оказалась, в сущности, первым вестником ее нарастающей горечи. Десятилетия, всю оставшуюся жизнь она будет отгонять мучительные воспоминания о том, что они причинили этому человеку и почему.

Встретил ее Джон, как всегда, сердечно. Обнял, затем повел в кабинет, некогда принадлежавший его отцу. Фотографии Гаса все так же висели на стенах.

— Неприятная новость, правда? — спросил Джон. Он читал в субботних и воскресных газетах о Джиллиан. Выражение Эйрза «судья-наркоманка» стало излюбленным заголовком.

— Не знаю, Джон. Не знаю, как это назвать.

Слушая ее, он постоянно кусал ноготь большого пальца, Мюриэл даже боялась, что пойдет кровь. Она едва удерживалась от того, чтобы остановить Джона. Однако не ей было говорить ему, как воспринимать ее рассказ. Он, как всегда, относился к ней с полным доверием. Бесспорность таких улик, как отпечаток пальца и группа крови, была понятна ему. Охотнее, чем она ожидала, он был готов принять ее суждение, что в тех убийствах Гэндолф не принимал никакого участия. Заслуживала она того или нет, но Джон, подобно многим другим, верил в нее как в юриста. Единственным утешением, которого ему хотелось, было то, какое она и предвидела.

— Вы потребовали бы смерти этого типа? Эрдаи? Если бы он все рассказал, но каким-то чудом исцелился бы и не умер?

— Джон, мы попытались бы.

— Но не добились бы своего?

— Нет, пожалуй.

— Потому что он был белым?

Даже сейчас ей очень хотелось сказать «нет». Присяжные оценивают серьезность этих преступлений по значимости отнятых жизней. При таком подходе, как и при многих других, раса и общественное положение обвиняемого не играют роли. Они бы сосредоточились на том, что жертвы Эрно были трудолюбивыми, содержащими семьи людьми. Противовесом являлась их оценка личности убийцы, и здесь цвет кожи почти не имел значения.