Патриция Корнуэлл - Все, что остается

— Оставайся и подожди, пока я закончу. Раз уж ты все равно пришел.

— Я посижу у тебя немножко, — ответил он, не поднимая на меня глаз. — Потом мне нужно будет уйти и заняться делами.

Пройдя на кухню, он сел за стол, а я стала дорезать красный сладкий перец, добавляя его к жарящемуся на оливковом масле рубленому луку.

— Ты знаешь, где стоит спиртное, — сказала я, продолжая помешивать лук.

Он встал и направился к бару.

— Раз уж ты рядом с баром, достань мне шотландское виски с содовой, — крикнула я ему вслед.

Промолчав, он вернулся на кухню и поставил бутылку виски на соседний столик.

Я высыпала лук и перец в. сковородку с тушившимися томатами, а затем стала поджаривать сосиски.

— У меня еще не готово второе, — извинилась я, продолжая готовить.

— Не обращай на меня внимания, обойдемся и без второго.

— Неплохо бы сейчас отведать молодого барашка, телячью грудинку или жареного поросенка, запивая белым вином, — сказала я, ставя на плиту кастрюлю с водой. — Я очень люблю мясо молодого барашка, но сейчас не могу предложить тебе ничего, кроме дежурного блюда.

— Может, тебе хватит резать трупы, могла бы открыть свой собственный ресторан.

— Спасибо за комплимент.

— Пожалуйста. С бесстрастным лицом он зажег сигарету. — Как называется это блюдо? — спросил он, указывая глазами на плиту.

— Это блюдо называется «Желто-зеленая лапша со сладким перцем и сосисками», — ответила я, выкладывая на тарелку сосиски. — Но чтобы по-настоящему поразить тебя, я назову это блюдо его настоящим именем, которое звучит следующим образом «le papardelle del Cantun-zein» [4].

— Не беспокойся, ты меня и без того поразила.

— Марино, — спросила я, заглянув ему в глаза. — Что произошло сегодня утром?

На мой вопрос он ответил вопросом.

— Ты кому-нибудь говорила о вашем разговоре с Весси насчет рубленой раны, сделанной с помощью зазубренного лезвия ножа?

— Пока что я сказала об этом только тебе.

— Трудно представить, как это Хильде Озимек удалось точно описать охотничий нож с зазубренным лезвием во время пребывания на стоянке зоны отдыха, куда ее привезла Пэт Харви.

— Это очень трудно понять, — согласилась я, выкладывая в кипящую воду томатную пасту. — В жизни есть много вещей, Марино, которые очень трудно понять и объяснить.

На приготовление свежей пасты не требуется много времени, и я вылила ее в стоявшую в духовом шкафу теплую миску. Добавив соус, я перемешала полученное блюдо с маслом и натертым свежим сыром, после чего пригласила Марино к столу.

— У меня в холодильнике есть артишоки вместо салата. Пойду достану хлеб из морозилки.

— Вот это все, что мне нужно, — ответил он. Очень здорово. Действительно очень вкусно.

Я почти не дотронулась до еды, в отличие от Марино, который за несколько минут опустошил тарелку и сидел в ожидании добавки второго. Казалось, что Марино целую неделю был голодным. Он совершенно за собой не следил, и это было очень заметно. Галстук давно уже пора отнести в химчистку, кромка на одной штанине брюк окончательно замахрилась, а рубашка на локтях была в желтых пятнах. Всем своим обликом он будто хотел сказать, что он очень нужный, но, к сожалению, никем не востребованный человек. С одной стороны, это действовало на меня отталкивающе, с другой же — вызывало очень сильное беспокойство. Мне было непонятно, как взрослый и интеллигентный мужчина мог так опуститься, махнув на себя рукой. Но мне было также известно, что жизнь его пошла на самотек, дав серьезную трещину, и с этим он не мог ничего поделать.

Поднявшись из-за стола, я достала с полки красное вино «Мондави».

— Марино, — сказала я, наполняя наши бокалы вином, — чью фотографию ты показывал Хильде? Своей жены?

Облокотившись на спинку стула, он сидел, не поднимая на меня глаз.

— Если тебе не хочется, можешь мне об этом не рассказывать. Но ты сидел тогда сам не свой, и это было очень заметно.

— То, что она мне сказала, просто выбило меня из колеи, — ответил он.

— Ты имеешь в виду Хильду?

— Да, то, что она мне сказала.

— Может быть, ты все-таки мне расскажешь об этом?

— Я никому об этом не рассказывал, — ответил он, потянувшись за вином. Лицо его в этот момент было напряженным, пристыженным. — В прошлом ноябре она уехала обратно в Джерси.

— Ты когда-нибудь говорил мне, как ее зовут?

— Господи, ну какое это имеет значение? — пробормотал он.

— Имеет, имеет. Не слишком ли много у тебя тайн?

— А я всегда был таким. Полицейская служба сделала меня еще более скрытным. Мне так часто приходилось слышать этих полицейских сукиных сынов, жалующихся на своих жен, подружек, детей. Они рыдают на твоем плече, а ты искренне веришь им, как своим братьям. А потом, когда у тебя вдруг возникли какие-то трудности и ты тоже, не подумав, поделился с ними своими проблемами, на следующий же день весь твой разговор становится достоянием всего полицейского департамента. Поэтому я давно научился держать язык за зубами.