Патриция Корнуэлл - Все, что остается

— Может быть, следует простучать стенки самих шкафов?

— Да, возможно.

Я попыталась представить, где еще Спурриер мог спрятать спортивную сумку, и вдруг меня осенило. Не знаю, почему не подумала об этом раньше.

— А как сложен Спурриер? — спросила я.

— Он не слишком крупный, но выглядит довольно крепким. Ни одной унции лишнего жира.

— Наверное, он занимается спортом.

— Возможно, а что?

— Если он где-то тренируется, например, в клубе атлетизма, то у него должен быть свой шкафчик. Когда я училась в Вествуде, у меня такой шкафчик был. Если бы я захотела что-либо спрятать, то надежнее места не найти. Никто ничего не заподозрит, если он выйдет из спортзала со спортивной сумкой или оставит ее в шкафчике.

— Интересная мысль, — задумчиво проговорил Марино. — Я поспрашиваю, посмотрим, что мы найдем.

Он закурил еще одну сигарету и открыл свой кейс.

— Тут у меня фотографии его квартиры, если тебе интересно.

Я посмотрела на часы.

— У меня полно дел внизу. Давай, но только быстро. Марино передал мне толстый конверт. Фотографии были разложены по порядку, и их просмотр был равносилен взгляду на квартиру Спурриера глазами Марино, начиная с колониального кирпичного фасада дома, перед которым были насажены деревья и к черной парадной двери которого вела дорожка из кирпича. Позади дома виднелась выложенная плитами дорожка, ведущая к гаражу.

Разложив еще несколько фотографий, я оказалась посреди гостиной. На чистом деревянном полу около кофейного столика стояла кожаная кушетка. Строго посередине стола высилось неровное растение, выполненное из бронзы, как бы выраставшее из сердцевины коралла. Недавний номер журнала «Смитсониан» был идеально выровнен с краями стола. Посередине журнала лежал блок телевизионного дистанционного управления. Им, как я догадалась, управлялся телепроектор, который, подобно космическому кораблю, свисал с белоснежного потолка. Восьмидесятидюймовый экран был встроен в безукоризненно вертикальный бар, возвышавшийся над полкой с видеокассетами, аккуратно расставленными и надписанными, и множеством книг, названия которых я не могла разобрать. Сбоку от книжного шкафа стояло какое-то сложное электронное оборудование.

— У этого типа тут собственный кинотеатр, — сказал Марино. — Круговой звук, динамики в каждой комнате. Вся система стоит, наверное, дороже твоего «мерседеса», и должен тебе сказать, что по ночам он смотрел отнюдь не «Звуки музыки». Те пленки, что стоят в шкафу, — Марино протянул руку через стол и показал мне соответствующую фотографию, — все они дерьмового типа, как «Смертельное оружие», про Вьетнам, засады, преследования. На полке справа — отличные пленки. Выглядят, как популярные фильмы, но вставь их в плеер — и сразу же удивишься. Кассету, помеченную как «На золотом пруду», следовало бы назвать «В выгребной яме». Самая откровенная и разнузданная порнография. Мы с Бентоном весь вчерашний день смотрели эту муру. Невероятно. Буквально каждую минуту мне хотелось смыть с себя грязь.

— Вы нашли какие-нибудь самодельные фильмы?

— Нет. И никакого фотооборудования также.

Я взглянула на другие фотографии. В столовой стоял еще один стеклянный стол, он был окружен прозрачными стульями с сиденьями из акрила. Я обратила внимание, что пол ни в одной из комнат не был покрыт паласом или ковром.

Кухня выглядела стерильно чистой и современной. На окнах установлены серые жалюзи. Ни в одной из комнат не было ни штор, ни занавесок, ни ковров; их не было даже в спальне, где этот тип проводил ночь. Бронзовая кровать была поистине королевских размеров, тонкой работы, застелена белыми простынями, но никакого покрывала. Распахнутые одежные шкафы являли на мое обозрение спортивные костюмы, о которых мне рассказывал Марино, в коробках на полу лежали пакеты хирургических перчаток и калош.

— Во всем доме нигде нет материи, — высказала я свое удивление, складывая фотографии обратно в конверт. — Никогда прежде я не видела дома, в котором не было хотя бы одного ковра.

— Никаких занавесок. Даже в ванной, — сказал Марино. — Она отделена стеклянными дверями. Конечно, там есть полотенца, простыни, его одежда.

— Которую он, как видно, постоянно стирает.

— Обивка в его «линкольне» кожаная, — сказал Марино. — А пол покрыт пластиковыми матами.

— У него нет домашних животных?

— Нет.

— То, как он обставил свой дом, может свидетельствовать о большем, чем просто о его личности.